Хаваджи очнулся от мерного покачивания носилок. Жуткая, раздирающая голову боль и тошнота, идущая из самой глубины мозга. Рядом послышался стон, и Мирзоев слегка повернул голову. От этого простого движения в глазах главаря банды посыпались белые звёздочки, виски сжали и резко отпустили гигантские тиски, но он выдержал, удержал готовое вновь утухнуть сознание, и медленно, постепенно прислушиваясь к своим ощущениям, открыл глаза. Лучше бы он их не открывал! Прямо перед его лицом на импровизированных носилках, покачиваясь в такт движению, свешивалась с их края чья-то нога, точнее то, что от неё осталось после прямого попадания снаряда. Из-под изодранной в клочки штанины высовывались рваные, тёмно-красные, уже заветрившиеся куски мышц, из которых острой пикой торчал осколок белой, покрытой красноватой плёнкой кости, а из неё — из кости, в свою очередь, свешивалась вниз розовая сопля мозга. Но не это оказалось самым страшным, что столь сильно подействовало на уже видавшего виды полевого командира. Из переплетения изувеченных взрывом мышц, полностью очищенная от них, на почти белую кость тянулась тёмно-синяя, почти фиолетовая трубочка вены, слипшаяся от недостатка, точнее полного отсутствия в ней крови. Именно эта сморщенная, потемневшая трубочка-жилка, а может даже всего лишь маленькая, сгустившаяся у её кончика, ещё более тёмная, едва ли не чёрная капля крови, вдруг неожиданно вывернула сознание Хаваджи, крутанула так, что доселе сдерживаемая тошнота выбралась наружу нестерпимыми, неудержимыми приступами рвоты. Мир для Мирзоева померк. Не в силах перевернуться, он сумел лишь приподнять голову, когда его вывернуло наизнанку. Рвотные массы растекались по губам, стекали по подбородку, текли на шею, каплями разлетались по груди. Хаваджи захлёбывался, проглатывал горькую вонючую смесь и снова выплёскивал её наружу. И так раз за разом, пока несшие его моджахеды не опустили носилки и, приподняв за плечи, не повернули едва ли не полумёртвого главаря лицом вниз. Лес огласился новыми рыками, постепенно затихающими от бессилия и превращающимися в хрипящие стоны…
Хаваджи Мирзоев