– Скоро и многочисленная; вот, отец мой, два слова, кажущиеся мне рискованными. Вам известно, что наборы чрезвычайно медленны во Франции.
– В обыкновенное время, это правда, но кроме того, что угрожаемый очаг никогда не остается без защиты, гений, при крайней необходимости, придумывает большие средства.
– Посмотрим, отец Жозеф, представьте мне ваши соображения, сказал кардинал, очутившийся вне сферы своих обыкновенных ресурсов, и который доказал в эту минуту, что способности его были бессильны в виду великих бедствий.
– Необходимо, чтобы все большие государственные учреждения поставили солдат; они не откажутся, а охранение их собственности и кредита послужит вам ручательством. Например, парламент может выставить две тысячи пятьсот всадников; канцлер, главные управления и члены совета снарядят без труда пятьсот. Париж не будет иметь основания пожаловаться, если ему назначить шесть тысяч пехотинцев, малые города и большие окрестные местечки не исполнили бы своей обязанности, если бы выставили менее четырех тысяч пятисот пехотинцев. Вот четырнадцать тысяч человек обеспеченных, а что касается необходимых денег на экипировку этой армии, то потребуйте у монастырей Иль-де-Франра: они переполнены роскошью; и маленькое кровопускание будет для них полезно.
– Но время, отец Жозеф! Сколько, по-вашему, нужно времени для всего этого?
– Можете назначить сами.
– То есть, срок, где оканчивается возможность.
– Возможность, – сказал монах с резкой улыбкой: – это мягкое тесто в руках твердой воли. Для осуществления моего плана достаточно десяти дней, а испанцы, занятые грабежом Пикардии, предоставят вам более продолжительный срок. Уменьшите, однако, налоги, доверьтесь более дворянству, показав внимание его отваге, которая, впрочем, вам необходима, и не премините назначить начальниками принцев крови, особенно Гастона…
– А если они нам изменят?
– Измена! Не бойтесь, чтобы она вспыхнула во главе армии, защищающей родину; ружейный огонь из ее рядов оказал бы правосудие, вероломцу.
– Во всяком случае, я хочу перевезти короля и его двор в Орлеан или даже в Блоа.
– Боже вас сохрани! – Отвечал Жозеф с жаром: – пример трусости иногда ослабляет самых отважных людей. Повторяю, монсеньер, вас спасет одна твердость.
– Узнаем сперва дух народа. Вот возвращается главноуправляющий финансами.
– Вы видите, что он здрав и невредим, – сказал капуцин с очевидным лукавством.
– Победа! – воскликнул входя Булльон: – я проехал по городу только в сопровождении двух лакеев. Исключая нескольких ругательств, которые выслушал я спокойно и с уверенностью, все превзошло, мои ожидания, а моя решимость до такой степени повлияла на этих людей, что они начали выказывать уважение во мне. Ваша эминенция смело можете верить моему слову.
Кардинал почувствовал, что, настаивая на своей чрезмерной осторожности, он необходимо потеряет власть над своими подчиненными, а этот перевес был главным рычагом захваченного им громадного могущества. Поэтому, скрыв заботливо страх, он сел в карету и без свиты и без мушкетеров поехал по самым многолюдным улицам и площадям. Он кланялся всем с улыбкой, говорил с простолюдинами, жал руки рабочим и убеждал каждого доказать рвение к королевской службе. Добрые жители Парижа были уже чувствительны к улыбкам, сладким словам и рукопожатиям правителей. Популярность министра в это малоцивилизованное время казалась драгоценной для скромных плебеев. Последующие революции сделали их немного требовательнее; но они и теперь еще давятся на рукопожатия знати: Ришельё возвратился в свой дворец, довольный приемом народа.
– Ну что, – сказал Жозеф с уверенностью человека твердого в своем положении – не говорил ли я вам, что вы были мокрая курица, и что немного отваги расположит к вам парижское население. Вот ваши дела и опять на хорошей дороге.
– Жозеф! – отвечал Ришельё, оскорбленный подобным обращением в присутствии третьего лица: – мне очень приятно слушать некоторые ваши хорошие советы, но этот чересчур бесцеремонный тон может заставить подумать, что вы первый министр, а я капуцин.
– Не останавливаю вас на этом замечании, которое очень несправедливо, – возразила серая эминенция ироническим тоном: – не медлите ехать к королю: вчера это было бы слишком рано, сегодня как раз вовремя.
– Отец мой, я уважаю талантливых людей, но вы напрасно забываете, что для нахальных слуг есть решетчатые казематы в Бастилии.
– Конечно, монсеньер, – отвечал монах: и никто до сих пор не оспаривал у вашей эминенции права отворять ворота этой крепости. Но, прибавил Жозеф, бросая развернутую бумагу перед кардиналом: – вот что дает мне право велеть их запереть… даже за вами, окончил он шепотом.