– Я воспользуюсь вашим советом и надеюсь достигнуть цели, которую мы задумали для блага религии.
Последние слова монаха сопровождались лукавой улыбкой, смысл которой леди Кларик легко угадала.
– А так как в религиозных делах отвечала она тем же тоном: – наши чувства и веровании расходятся существенно, я озабочусь, когда вы приедете в другой раз, принять вас таким образом, чтобы ни ваш слух, ни ваши взоры не могли оскорбиться тем, что вы встретите у меня в доме.
Стыдливая застенчивость в челевеке уже пожилом, не носящем рясы, имеет в себе нечто такое странное, скажем более, такое неловкое, что отец Жозеф, несмотря на свое ханжество, не мог не покраснеть при ироническом обязательстве, принятом на себя госпожой Кларик. Он удалился не много смущенный, получив дурно скрытый упрек от одной из красивейших женщин Великобритании, с которым она, может быть первый раз в жизни, обращалась к кавалеру и что еще более – к кавалеру французскому.
Недолго, однако же, продолжался слегка светский стыд монаха; дикая суровость овладела им прежде чем он вышел из отеля графини. Тогда его фанатизированное воображение, где тайно напечатлелось воспоминание прелестей, представлявшихся ему, разгневалось на нечистый образ, осквернивший его. Мучимый благочестивым укором, в то время как, может быть, самое грешное желание тревожило в нем ту человеческую натуру, которая пробуждается тем стремительнее, чем долее она спала, Жозеф волновался самыми бессвязными ощущениями… По дороге попалась ему католическая часовня, он бросился в нее и пав ниц у подножия алтаря, старался успокоиться. Он не думал во время продолжительной молитвы выпрашивать милосердия Божьего для задуманного им дела; вызвать мятеж, открыть путь потокам крови, зажечь может быть все государство, с единственною целью польстить ревности монаха – казалось дипломату – капуцину обыкновенным политическим средством. Предлог, честь французского короля, прикрывал этот заговор своим обманчивым газом, а этого было довольно для гибкой совести клеврета Ришельё. «И если ад, думал он: – имеет мстительное пламя для государственных людей, то оно предназначено кардиналу; он душа искушения, я только его орудие… Отирают кровь, обагрившую убийственный меч, и сталь принимает прежний блеск: таким образом пассивный агент преступления очищается молитвой».
Отец Трамблай, по выходе из часовни, поспешил в уайтголльскую таверну. Ему не трудно было узнать Оливера Кромвеля: графиня Кларик очень верно начертала портрет этого офицера. Сидя одиноко у стола за кружкой портеру, пламенный парламентарист, казалось, ожидал собеседника, который мог доставить ему единственное удовольствие – горячий спор о современных делах. Рассчитывая, что невозможно было найти более благоприятный случай завязать знакомство с Оливером, Жозеф вежливо попросил у него позволения сесть за один стол, и тотчас же потребовал кружку пива.