Это относительно безопасности фаворитки; теперь поговорим о ее кредите, отлично защищаемом герцогом Сен-Эньяном и маркизой Монтозье, которых король ежедневно осыпает новыми милостями, с тех пор, как они сделались сторонниками его любви. Тем не менее, враги Ла-Валльер преследуют ее с неутомимым ожесточением. Дня три тому назад, герцог Мазарини, голова которого расстроена немного от мистических фантазий, попросил особенной аудиенции у короля, которая и была разрешена ему. Войдя в кабинет его величества, герцог объявил ему, что имел видение, из которого должен заключить, что королевству угрожает опасность, если король не откажется от своей любовницы, и что ему это внушено от имени Бога.
– А я, отвечал Людовик ХIV. – внушаю вам со своей стороны, что вы сделали бы лучше, если бы привели в порядок свой мозг, который в очень жалком состоянии, и возвратили бы все, что накрал ваш дядя.
Официальный миссионер низко поклонился и вышел; но обожатель Ла-Валльер не отделался этим. На другой день отец Анна, его духовник, попросил на выходе позволения оставить двор, намекая ловко его величеству, что не мог быть свидетелем его преступной связи с посторонней женщиной.
– Исполняю ваше желание, отец мой, отвечал король с улыбкой: – и разрешаю вам удалиться, тем более что хочу иметь дело только с моим священником.
Хитрый поп не ожидал этого; в тот же вечер он просил милости остаться при своем знаменитом духовном чаде.
– Нет, отвечал Людовик XIV: – мне было бы прискорбно стеснять его совесть, а моя обойдется и без него.
Вторая эта неудача нисколько не охладила врагов фаворитки; они решились на третью попытку, но столь же безуспешно. В штате Марии-Терезии находится весьма добрая, простая дама, очень откровенная, из класса разночинцев, которая, тем не менее, пользуется кредитом: это кормилица Людовика XIV. Она сохранила преимущество входить утром прежде кого бы то ни было в комнату короля при его пробуждении; раздвигала занавески и целовала его в постели в то время, как толпа знатных теснится у дверей комнаты. Еще не скоро после госпожи Гамален, простой парижанки, впускаются обер-камергер и обер-гоф-маршал; министры, принцы, кардиналы испытывают досаду, при виде этой старухи, как они называют, которая первая встречает улыбку монарха и часто похищает у них его первую благосклонность. Таково третье лицо, которое избрано уговорить влюбленного Людовика и постараться погубить Ла-Валльер. Молодая королева вступила в заговор, которого надеялась пожать все плоды, Не подозревая, что заговорщики нисколько не хлопотали в ее интересах, а действовали только в видах личной интриги. Королева прочитала госпоже Гамлен урок, которая побежала раскрыть занавески королю и проговорила ею заученное.
– Кто вам поручил сказать мне это, мама? спросил король, выслушав ее без перерыва.
– Государь! небо внушило мне эту смелость.
– В таком и случае небо, по-видимому, внушило ту же самую мысль многим в одно время; но так как небесное происхождение всего этого мне не доказано, то я и прошу вас, мама-кормилица, молчать об этом на будущее время.
– Однако осмелюсь представить вашему величеству…
– Добрая женщина, вы заставите меня отдать приказание не пускать вас.
– Ах, государь, я умру тогда.
– В таком случае старайтесь удерживать язык.
– Если бы я могла только убедить ваше величество заглянуть в свою совесть.
– Госпожа Гамлен, я велю, вас выгнать.
– Нет, ваше величество, не выгоните той, которая вскормила вас.
– Мне неприятно, что я принужден говорить с вами подобным образом. Не возвращайтесь же к этому: ваши помочи давно уже порваны… Не забудьте, что если мне приятно припоминать, о ваших обо мне допечениях в детстве, то неблагоразумно с вашей стороны претендовать на малейшее влияние на мою волю. Мне подают советы лишь в то время, когда я их спрашиваю, а ваша обязанность молчать до тех пор, пока я попрошу вас позаботиться о моих детях… Вот ваши границы, мама Гамллен; не переходите их… Ступайте!
Наконец королева-мать надеялась быть счастливее; она явилась после всех с увещаниями к королю. Людовик XIV нетерпеливо выслушал наставление в виде проповеди, с которой обратилась к нему эта набожная государыня.
– Окончим это, ваше величество, перебил он наконец: – или вы заставите меня позабыть уважение… Вы положительно забываете прошедшее, когда советуете принести в жертву мои чувства, а так как я никогда не порицаю чужих дел, то кажется, должно бы относиться и к моим так же.