В этих интригах, мало освещенных, несмотря на все усилия Лувуа, король не хочет поражать наугад, из боязни попасть в невинных. Он не был бы недоволен встретить госпожу Навайль в числе обвиненных: его величество не может забыть решетки в слуховом окне Лувра, и я полагаю, что при малейшем указании – герцогине несдобровать.
Герцог Креки, посланник короля в Риме, господин весьма дерзкого характера; вследствие своего чрезмерного высокомерия, он навязывается на очень неприятные дела. Вот что случилось с ним в Риме. Его служители затеяли со шпагами в руках напасть на корсиканских солдат, когда последние были под ружьем: и министр вместо того, чтобы наказать своих людей, оправдал их. Тогда оскорбленные корсиканцы и, как говорят, подученные доном Марио Чиги, братом папы Александра VII, осадили дом посланника. Герцог в это время возвращался домой, и несколько пуль попало ему в карету. Один из его пажей пал на месте, многие слуги были ранены. На другой день Креки выехал из Рима и сделал донесение.
По получении этой депеши, Людовик XIV, разгневавшись, приказал удалить нунция из королевства и объяснить ему, что если он, король, не получит быстрого и полного удовлетворения от Св. отца, то французские войска займут именем короля Франции, графство Авиньон, а другие пойдут на столицу католического мира. Мы увидим действие этой угрозы.
Гимен носит более плотную повязку на глазах, чем любовь; но может быть и не следует жалеть слишком мужей за их ослепление, ибо неизвестность часто служит для них благодеянием свыше. Монсье несколько месяцев жил под влиянием этого блаженного неведения, но не знаю, какой несчастный луч света блеснул перед его глазами: связь Мадам и герцога Гиша не составляют уже для него тайны. Принц выказал бы сильный гнев; но он боится огласки: королевская власть показалась ему менее опасным и более верным средством, нежели гнев. Поэтому он заперся вчера с королем и начал ему рассказывать о своем горе. При дворе – всюду уши: жалобы его высочества были подслушаны, и вчера вечером служили предметом всех разговоров. Интереснее всего, что подслушивавший следил с карандашом в руке за разговором короля с братом: пятьдесят экземпляров этого разговора ходят уже в обществе. Это драгоценный документ для моих мемуаров и я записываю его.
– Вы сами во всем виноваты, брат, сказал король: – Мадам чувствовала некоторое отвращение; но вы, желали, чтобы она сблизилась с ним.
– Но я никогда не предполагал, государь, чтобы они сблизились до такой степени.
– Разве вы не знаете, что у женщин нет середины между любовью и ненавистью: вы не хотели, чтобы ваша жена ненавидела графа, и вот она обожает его.
– Ваше величество не потерпите, чтобы честь королевского семейства была опозорена».
– Э, брат! честь! честь! Зачем примешивать сюда…
– Итак, – перебил Монсье: – вы полагаете, что Мадам может мне делать то…
– Чему подвергаются другие, менее вас заслуживая этого. Разве же мне неизвестно ваше, поведение, Филипп?
– Если верить клевете, то и вы сами.
– Э, Филипп, довольно об этом! Все что я могу сделать для тебя – это отправить Гиша на год в Польшу: я заставлю его отца, маршала. Граммона отдать ему это приказание.
– Вашему величеству известно, что разлука возбуждает только пламя любви.
– Какого же дьявола ты хочешь? Не прикажите ли герцога сделать способным к внутренней, страже гарема? Молодой человек пробудет год в отсутствие, а в продолжение этого времени, если вы только благоразумны…
– Продолжайте, государь!
– Вы покоритесь своей участи или будете вести себя так, что Мадам не станет искать развлечения на стороне.
– Хоть два года, государь!
– Нет, Филипп, один год, и этого довольно, чтобы, сделавшись тем, чем вы должны быть для Генриетты, отыскать путь к ее сердцу.
Король ничего не хотел больше слышать, но верный своему обещанию, он поручил маршалу Граммону удалить своего сына. Граф Гиш готовится и уедет через три дня.
На Палеройяльском театре давали фарс под заглавием «Интриги карет в пять су». В маленькой этой комедии, приписываемой Шевалье, описывается то, что ежедневно происходит в каретах, заведенных с начала нынешнего года и расставленных на различных местах Парижа, и в которых могут ехать шесть пассажиров, если им по пути, уплачивая пять су за место. Как часто случается, что наша знатная молодежь, которой собственно говоря нет нигде никакого дела, считает себя обязанной направляться туда, куда едут хорошенькие девушки, и кареты в пять су становятся небольшими центрами волокитств. Шевалье очень удачно воспользовался этим сюжетом: в его пьесе много остроумия и истины.