– Я видел вас последний раз на пьесе Мольера, сказал Расин Депрео, говоря о «Скупом»: – и вы одни только смеялись в театре.
– Я слишком уважаю вас, отвечал сатирически поэт: – и потому не могу поверить, чтобы вы не смеялись сами, по крайней мере, внутренне.
Боало, кажется, менее доволен «Амфитрионом», успех которого, однако же, более общий; он полагает, что в этом произведении Мольер не возвысился до Плавта. Но какое же опровержение Депрео – постоянный смех публики в продолжение представления этой пьесы, одни уже стихи которой поставят ее в числе образцовых.
– Боже! воскликнула одна добродетельная женщина: – какая прелестная комедия «Амфитрион»! жаль только, что она учит грешить.
И подивитесь разнообразию вкусов! В то время как она выразилась подобным образом, Нинон, сидевшая возле нее, воскликнула громко:
– О, как счастлива Алкмена: у нее один из богов любовником.
Необходимо следовать хронологии, и потому я обязана, хотя и, к сожалению, говорить о проповеди непосредственно за комедией. Несколько уже недель как появился новый проповедник, производящий чрезвычайное впечатление – это отец Бурдалу – иезуит Буржский. Он не обладает красноречием Сено или Боссюэта, но его красноречие лучше того и другого. Никогда еще убеждение не вытекало из уст человеческих с такой силой, ясностью и грацией.
Сегодня напечатан в газетах Ахенский договор, устанавливающий мир между Францией и Испанией. Король мало был расположен отказаться от замыслов на остальную Фландрию; но Англия, встревоженная возрастанием могущества Людовика XIV, интриговала в Гаге, ссоря его с Голландией. Кавалер Тэмиль, посланник Карла II при этой республике, Иоганн Витт скоро согласились между собой остановить порыв монарха, обладающего такими двумя руками как Тюренн и Конде. В этих видах голландцы послали в Сен-Жермен Фон-Бенинга, старшину Амстердамского, республиканская откровенность которого не стеснялась в присутствии королевского высокомерия. Этот коптитель сельдей не довольствовался обещаниями, а требовал обеспечения.
– Разве вы не верите королевскому слову? – сказал ему однажды Лион.
– Я не знаю, чего желает его величество, – отвечал голландец: – а я принимаю во внимание то, что он может.
Благодаря вмешательству этого грубого посланника, Испания получила обратно Франш-Конте; Франция сохраняет то, что завоевала в Нидерландах; но Людовик XIV отказался бы охотно от этого, лишь бы заставить в своем присутствии обнажить голову Фон-Банинга, который, не смотря на все представления придворных, постоянно разговаривает в шляпе с королем.
Сегодня утром, при вставаньи, Креки, Белльфон и Гюмьер назначены маршалами Франции, а Монтозье получил губернаторство в Дофине.
Если бы еще кто сомневался в любви короля к госпоже Монтеспан, то должен уступить очевидности: госпожа Монтозье, имеющая обыкновение быстро оборачиваться к точке, на которой восходит солнце милостей, покидает Ла-Валльер, и гримасничает перед ее соперницей. Последняя выразилась вчера в апартаментах Мадам:
– Король делает все, что может для убеждения Ла-Валльер, что он еще любит ее, а только забывает сказать ей об этом.
– Да, – отвечала госпожа Монморанси: – это напоминает мне Шуази, который в конце письма к другу говорит в заключение: «Кстати! я позабыл тебя уведомить, что три дня уже, как умерла моя жена».
Тюренн отрекся от кальвинизма и перешел в римско-католическое исповедание.
Король велел уничтожить в парламентских протоколах упоминание обо всем, что происходило с 1647 по 1652 годы! Но события Фронды записаны в другом месте, и ошибки правительства не избегнут от суждения потомства.
Герцог[61] давал вчера ужин в своем небольшом доме, в улице Сен-Тома-дю-Лувр, – модным певицам Илэр и Раймон. Они одни только представляли прекрасный пол, а мужчины были кроме принца – Лионн, Сен-Поль, Сувре и еще четыре дворянина. Необходимо большое геройство ужинать в такой партии. Уверяют, впрочем, что они поют сегодня при дворе.
Я видела «Тяжущихся» Расина. Я не поверила бы, что веселые слезы имеют один и тот же источник, что и чувствительные: мне никогда не пришло бы в голову, что воображение, в котором создалась пламенная страсть Гермионы и бешенство Ореста, могло создать остроумные глупости графини Пембеш и Интиме.
– Где же, любезный мой Расин, говорила я новому сопернику Мельер: – где вы могли найти все, что ввели в эту прелестную оргию ума?