– Поберегитесь приписывать мне всю честь, отвечал он: – я только пустил в ход элементы, доставленные мне Депрео, Ла-фонтэном, Шапеллем, Фюртьером и несколькими другими вельможами, с которыми упомянутые писатели и я часто собирались в кабачке Мутона на Сен-Жакском рынке. Юридическим терминам научил меня советник Брильгак, молодой человек, серьезно судящий в палате, и который смеется как дурак при выпивке.
Я ему также обязан знакомством с лицами, выведенными мной на сцену, и которые в действительности еще смешнее, нежели в моих стихах. Вот, любезная графиня, сущая правда; вы видите, что я не стою и малой доли тех похвал, которые вы мне расточаете.
Зачем же надо прибавлять, что публике не понравились «Тяжущиеся»? что это образцовое произведение тонкой шутки и остроумной злой критики было принято с насмешкой?
– Оставьте их, сказал Мольер, хотя он и в ссоре с Расином: – скоро будут смеяться над теми, которые смеются над подобным произведением.
Предсказание сбылось: новая комедия превознесена выше небес.
В то время как торжествует Расин, Мольер не дремлет; он поставил в этом году при дворе в Версале, а потом и в Париже комедию «Жорж Данден» или «Смущенный муж», в которой многие могут узнать себя. Но автор имел в виду один только образец, который и нарисовал с поразительной верностью.
– Это, друг мой, сказал ему Шапелль: – мне кажется немного опасным; человек этот могуществен и может повредить вашей карьере, а может быть и спокойствию.
– Не бойтесь ничего, отвечал Мольер: – я пойду повидаться с оригиналом моего Дандена и хочу, чтобы на представлении моей пьесы он аплодировал громче других.
Действительно, через несколько дней наш комический поэт встречает Шапелля на улице и говорит, что все улажено с парижским мужем.
– Вот, что случилось, продолжал Мольер: – недавно я поймал его при выходе из театра и просил назначить время, чтобы выслушать пьесу, о которой мне хотелось иметь его мнение. Молодец мой, чванясь, отвечает, что очень рад такому обстоятельству. Условливаемся о времени. На и другой день он обегает всех своих знакомых с просьбой прийти к нему послушать чтение Мольера… Когда я пришел, гостиная была полна. Начинаю, чтение своего «Жоржа Дандена». Вскоре раздается лукавый смех, начинается шепот, посматривают на хозяина дома… Хозяйка в это время краснеет, двигается на стуле, закрывает лицо веером; наконец она встает и ускользает из гостиной… Что же касается настоящего Дандена, то он благодушно тешится смущением своей копии… Блистая веселостью, он привлекает внимание слушателей на черты, больше всего намекающие на его историю… Когда я окончил чтение, этот честный муж подошел ко мне, обнял, представил меня своим друзьям, которые смеялись над ним в глаза… И, повторяю вам, у меня не будет более твердой поддержки во время представления.
Мольер не ошибся: светский Данден, в то время когда играли первый раз комедию, которой он доставил сюжет, подавал пример и сигнал к аплодисментам… Оригинал, будучи сближен таким образом с копией, вызывал в партере бешеную веселость. Каждый день возобновляется подобная сцена: наш ослепленный муж не пропускает быть на своем посту и в зале не достает места для любопытных.
Невозможно теперь сомневаться в любви короля к госпоже Монтеспан; но он продолжает скрывать эту страсть. Разговоры его с герцогиней Ла-Валльер о той, которую он ей предпочитает, исполнены равнодушия, можно даже сказать презрения.
– Ей очень хотелось бы, чтобы я ее полюбил, говаривал иногда его величество: – но Боже меня сохрани! Женщина эта, по-моему, слишком кокетлива и много думает о себе.
А между тем каждый день по возвращении с охоты, переодевшись и напудрившись у Ла-Валльер, не сказав с ней и трех слов, король уходит в покои новой фаворитки и остается у нее весь вечер. Возмущенная подобным поведением и со стороны человека, которого она любила как и в первый день союза, нежная герцогиня уехала потихоньку из Сен-Жермена вначале этой недели, и удалились вторично в Шальо. Но исчезновение ее было кратковременно; она должна была исполнить приказание возвратиться в замок, переданное ей госпожой Кольбер. При этом обстоятельстве, когда нежность короля сверкнула последним блеском, подобно умирающему пламени, госпожа Монтеспан имела неприятность слышать, как Людовик ХIV клялся в вечной любви герцогине, и к прискорбию получила на другой день приказ жить вместе с соперницей, с которой по его словам, он не мог расстаться.
С этого времени обе любовницы живут для света в мире и только втайне ненавидят друг друга. Но, не смотря на клятву короля, легко видеть, что он с трудом переносит присутствие бедной Ла-Валльер. Никогда, впрочем, женщина, которой изменили, не выказывала более кроткого смирения; она простирает свою любезность и самоотвержение до того, что украшает соперницу собственными руками; а последняя громко уверяет, что она недовольна своим туалетом, если в нем не принимает участья Ла-Валльер. Каким образом соединить это с намеками королю, что герцог Вермандуа[62] не его сын, но сын Лозена. В устах любимой женщины – все правда: Людовик XIV верит этой клевете, и несчастная, которая никогда не способна была изменить, умирает медленной смертью, потеряв его нежность и часто встречая грубости этого неверного любовника. Вчера он поймал в комнатах собачку Ла-Волльер.