На прошлой неделе был большой пожар у Гито: госпожа Севинье, ищущая повсюду предметов для писем, нашла в этом случае предмет превосходный. Вчера мне показывали копию с ее рассказа дочери написанного на другой день после пожара; его можно сравнить с картиной пожара Трои. Но что значит характер: маркиза не утерпела чтобы не описать Гито в развевающейся рубашке, госпожу Вовине, в коротенькой юбке, с голой шеей, в особенности белую жирную грудь Геркулеса, одним словом секретаря венецианского посольства… Впрочем надобно иметь слишком быструю проницательность, чтобы обратить внимание на такие подробности на пожаре; если только сами не горят не менее сильным пламенем.
Супружеский процесс господина и госпожи Курсель служит теперь предметом всех разговоров; он развлекает самых мрачных меланхоликов, ибо может ли быть что забавнее, как обращение к верховному суду, чтобы быть признаным за рогоносца.
– И что, вы любезнейший, наделали, – сказала однажды Нинон тяжущемуся мужу: – очень может быть парламент вас решит постричь в монастырь… Эти господа не слишком верят рогоносцам; в общей эпидемии совсем и не распознаются степени болезни.
Вероятно однако же супруга-ответчица побоялась приговора, потому что в субботу вечером ушла из своего монастыря, переодевшись лакеем. За неимением лучшего, Курсель доволен своей судьбой. Вчера за обедом у госпожи Ман он захотел извиниться, что не усвоил еще моды носить парик и объяснил, что у него на лбу два бугра, которые мешают применению этого обычая. Все еще смеялись, когда вошел Олонн.
– О, – сказал, наклоняясь ко мне Ла-Рошфуко, сидевший за столом рядом со мной: – вот два человека, которые не могут держаться вместе в одной комнате.
Острота начала переходить от одного к другому и смех возобновился.
Вот благородная мысль, маркиза Лувуа; я спешу занести ее в свою летопись из страха, чтобы она не улетучилась. Министр этот подал государю проект учреждения королевского дома инвалидов. Его величество две недели тому назад принял этот проект с восторгом: он желает, чтобы постройка здания была начата в этом же году. Учреждение, достойное великого царствования: государство, должно дать приют храбрым, которые посвящают ему свою жизнь, и у которых не хватает сил добывать себе средства к существованию. Итак, мы больше не увидим скитанья по деревням старых воинов без хлеба, без одежды, искалеченных, но которые приобрели целые области своему государю и почести своим начальничкам.
В этом году у нас также есть архитектурная академия – новый цветок в венце бессмертия, который потомство присудит Кольберу.
Между придворными дамами возникло резвое различие: наши экзальтированные красавицы приняли прическу, изобретенную Мартеном: это волосы обстриженные, очень низко по всей голове и которые вьют естественно… с помощью сотни папильоток. Голова женщины, обкорнавшей себя подобным образом (таково настоящее слово), походит на кочан цветной капусты. Понятно, что эта завивка не допускает никакого убора[69]; король не любит этой новой моды; он говорит откровенно дамам, что она их портит; поэтому можно предположить, что обкорнанные головы не уйдут далеко.
Граф Эстре производит сильное впечатление при дворе приключениями из своего путешествия на Гвинейский берег. Конечно, кто является издалека, тому вольно рассказывать, что угодно, потому, что никто не станет поверять его. Вчера он нам рассказывал, как ходят там капоники у крещеных негров. Торжественный их костюм состоит из шапочки на голове и легкой мантии на левой руке, а остальное – как сотворила природа. Госпожа Олонн й Ла-Ферте находят этот обычай, удачным.
Госпожа Тианж, не видавшая Гвинейских каноников, находит, что слишком много простоты, красноречия и непринужденности для всех в проповедях Бурдалу.
– Этот проповедник, – говорила она однажды на выходе у королевы: – слишком говорит по душе народу, и души благородных не могут воспользоваться его проповедями. Слово Божье не может быть одинаково для дворянства и для разночинцев… Служители алтаря не должны забывать, что это две весьма различные породы человечества.
69
Убор был род вуали, которую прикрепляли к волосам и квадратные концы которой спускались на затылок. Девицы и молодые женщины совсем не носили его.