Выбрать главу

И ад следовал за ним

Михаил Петрович Любимов — бывший сотрудник разведки, работавший многие годы за границей, кандидат истори­ческих наук, автор нескольких пьес.

Все имена, места, образы и события в этой книге являются художественным вымыслом, и любое сходство с действительными ситуациями, умершими или живыми людьми объясняется чистой случайностью.

«Двух станов не боец, но только гость случайный, За правду я бы рад поднять мой добрый меч, Но спор с обоими досель мой жребий тайный, И к клятве ни один не мог меня привлечь…»
А. К. Толстой
The soul of the spy is somehow the model of us all[1].
Jacques Barzun

Вместо предисловия

СССР, Москва, Тверской бульвар, 23, Михаилу ЛЮБИМОВУ, эсквайру.

Дорогой сэр!

Памятуя наши плодотворные дис­куссии о сокращении разведывательной деятельности противостоящих блоков, я рискнул прибегнуть к Вашей помощи по од­ному весьма щепетильному вопросу. Месяц назад, когда я покидал рыбный ресторан «Скотс», ко мне подошел человек, заявив­ший, что знает меня по телевизионным выступлениям (говорил он на добром Ир­ландском языке), сунул в руки пакет и удалился, бросив на прощание: «Уилки просил опубликовать это!»

Помните ли Вы шумный процесс над австралийцем Алексом Уилки, обвиненном не только в шпионаже, но и в убийстве? Называя эту фамилию, я допускаю натяжку, ибо Уилки жил и по фальшивым паспортам, используя еще массу разных фамилий.

Вернувшись к себе на Стеноуп–тер­рас, где, если Вы помните, мы провели немало приятных бесед за чашкой чая, я достал в библиотеке подборку старых но­меров «Тайме» и внимательно перечитал весь процесс.

Алекс Уилки обвинялся в работе на советскую разведку, что он категорически отрицал, как и свое якобы русское проис­хождение. Держался он спокойно, смело, даже дерзко. Свидетельские показания ока­зались недостаточно убедительными, бо­лее того, у меня сложилось впечатление, что британские спецслужбы не были заин­тересованы в раздувании всего дела, а даже пытались его замять. Основная часть процесса проходила за закрытыми дверьми. По слухам, значительная доля обвинений строилась на весьма драматических мате­риалах, предоставленных американской раз­ведкой.

Что касается загадочного убийства так и не опознанного лица, то Алекс Уилки сам признал свою вину, которую, правда, невозможно было отрицать, поскольку по­лиция схватила его на месте преступле­ния. В итоге по решению суда он получил тридцать лет тюрьмы.

Связавшись со своими друзьями из секретной службы, я узнал, что незнакомец, подстерегший меня у «Скотса», является уголовником, недавно освобожденным из тюрьмы, через которого Уилки передал пакет с рукописью, опасаясь ее экспро­приации. Стра­хи его были напрасны, по­скольку тюремные власти по устойчивой британской традиции всячески поощряют литературные экзерсисы, учитывая их ис­ключительно целебное терапевтическое воздействие на заключенных.

Недавно в «Тайме» я прочитал оче­редную статью о жизни Уилки в тюрьме. Ведет он себя в тюрьме примерно, пользу­ется авторитетом у заключенных и по–прежнему отрицает свое русское происхож­дение. Мои друзья добавили, что он много читает, делает выписки (тюремным биб­лиотекам Англии могут позавидовать мно­гие оазисы культуры Европы) и считает свой литературный труд забавной игрой, которая завершит его бурную жизнь.

Теперь о самой рукописи.

У меня сложилось впечатление, что Уилки отважился на жизнеописание и, воз­можно, даже на исповедь, прикрыв все это фиговым листком литератур­ной формы.

Я не претендую на роль литератур­ного эксперта, но мне не по душе ни излиш­ний натурализм, ни манерность, ни шпион­ский сленг, ни постоянная самоирония, доходящая до абсурда, которые мешают читателю окунуться целиком в повест­вование.

Уверен, что и Вы, сэр, будучи поклон­ником Чарльза Диккенса и Льва Толстого, во многом согласитесь с моими, возможно, не совсем зрелыми, суждениями.

Особенно поразила меня, сэр, эзопова манера повествования, все эти шитые белыми нитками «Мекленбург», «Монас­тырь», «Маня» и прочие выдумки отравлен­ного конспирацией ума. Зачем это нужно? Неужели Уилки серьезно полагал, что его художественная проза может быть исполь­зована против него для пересмотра дела или для возбуждения нового дела о шпио­наже? Если он так считал, то это не дела­ет чести его специальной подготовке: в практике судов Соединенного Королевства не было еще дел, построенных на доказа­тельствах, взятых из беллетристики обвиняемого.

вернуться

1

Душа шпиона — это некоторым образом слепок с нашей души. Жак Барзан.