Михаю стало не по себе. Он хорошо знал друга. Если уж Илийка начал говорить таким тоном, он непременно добьется своего. Михай простить себе не мог, что завел этот разговор, и попробовал отступить.
— Лучше всего бежим летом, когда будет тепло… Я к тому времени плавать научусь.
— Нет! Убежим весной, — ответил Илийка. — Я ни за что здесь не останусь.
И как только он принял новое решение, к нему вернулись прежняя уверенность и бодрость.
Некоторое время они, молча, месили грязь.
Впереди показались огни города. Михай сразу вспомнил, что, беспечно поддавшись уговорам приятеля, убежал с завода за час до конца смены.
— Что делать? — вдруг остановился он.
— Бежать, конечно, — отозвался Илийка.
— Да я не про то. Что я скажу мастеру? Почему я с работы ушел?
— Придумаем.
— Теперь меня уволят без всяких разговоров, и пока мы соберемся бежать, отец узнает, что меня выгнали, и изобьет. Как же быть? — Илийка только пожал плечами. Подумаешь — ушел с завода. Они ведь все равно убегут. Он, Илийка, конечно, может переплыть Днестр, но как перетащить на ту сторону товарища?
Михай рассуждал иначе, и чем ближе они подходили к дому, тем хуже он себя чувствовал, продолжая твердить одно и то же об отце и о завтрашнем дне на заводе.
— Ты потерпи, — посоветовал Илийка, прощаясь. — Пусть только лед сойдет.
— А вода? Я ведь плохо плаваю…
— Ох, и надоел же ты мне! «А вода»… — передразнил Илийка.
Немного отойдя, Илийка обернулся.
— Скажи: ушел потому, что у тебя живот заболел! — крикнул он.
— Попробую, — отозвался Михай. — Только не поверят они…
Илийка подошел к дому.
Он забыл о том, что сегодня произошло в школе, совсем забыл. Ведь впереди было столько нового, хорошего. Теперь еще горше вспоминать о Стефанеску, Иордане. Совсем недавно он с радостью бегал в школу. А сегодня все переменилось. Что будет дальше? Что скажет мама, когда узнает? И как ей сказать? Она всегда повторяет: «будь послушным, будь покорным…» И он старался, для нее старался. Он и вчера смолчал бы Иордану, а сегодня учителю, если бы они говорили про него, но они сказали такое, что сразу забылись, все наставления мамы… А она ничего не захочет понять… Лучше совсем не рассказывать. Но она все равно узнает, завтра узнает, ведь в школу он не пойдет.
У крыльца, где Илийка прибил два колышка, а между ними железку, чтобы счищать с ботинок грязь, он надолго задержался.
Щенка лучше всего пока спрятать в старом сарае под плетеной корзиной. Нужно только завернуть потеплее. А рубашку Мариора потом постирает и маме ничего не скажет.
Щенок не хотел вылезать из-под куртки и жалобно заскулил. Наконец, Илийка решился войти в дом. Может, мама ничего не знает и спит уже…
Но Ануца не спала. Она сидела, привалившись спиной к остывшей печке, и даже головы не повернула, когда он вошел.
Илийка, ожидавший расспросов и упреков, чувствовал себя неловко. Он присел в стороне и начал сосредоточенно стаскивать ботинки.
Ануца взглянула на него, и мальчик, не вынеся безмолвного укора в ее глазах, проговорил:
— Я с Михаем был.
Опять наступило тягостное молчание. Знает мама или не знает, что случилось в школе, и почему она не спит? Ведь устала за целый день. Илийка чувствовал, что и он не уснет, если обо всем не расскажет.
— Мама, меня выгнали из школы… Ты знаешь? — прошептал он, не поднимая головы.
Ануца ответила не сразу.
— И что ты думаешь теперь делать? — спросила она со странным спокойствием. — Господин Стефанеску присылал за мной Иордана, а они — его отец и мать — нам дают кусок хлеба. Зачем ты это сделал? Господин Стефанеску кричал, сердился. И все слушали… все знают, что у меня нехороший сын, грубый… Как ты посмел нагрубить учителю? Ты упрямым, очень упрямый, а теперь стал грубым… Почему ты грубил? Отвечай!
Илийка вздохнул.
— Завтра попросишь прощения у господина Стефанеску, — устало закончила Ануца.
— Я не буду просить, — угрюмо проговорил мальчик.
— Нет, попросишь. Дети должны делать то, что им говорят старшие.
— Мама, но ведь ты всегда говоришь — лгать нельзя, а учитель… учитель говорил неправду. Да! Не смотри так, он все врет про русских.
Ануца молчала. Мариора, когда росла, была совсем другой, ее поругаешь — и делу конец. А с Илийкой всегда столько хлопот! Скажет такое, что не знаешь, как и ответить.
— Мама, почему Иордан, когда хочет обидеть, говорит «молдаван»? Почему, мама?
«Вот опять — почему, — подумала Ануца. — Ему обязательно надо до всего докопаться».