– Вам нравятся мои работы? – тщеславно спросила Литке.
Вместо ответа Платон сразил собеседницу вопросом:
– Зачем вы сделали слепок с ключей деверя?
– Что?.. Как?.. Не понимаю! – пролепетала Варвара Альбертовна, выронив глину из ослабевших ручек.
Платон сунул ей под нос перепачканные ключи и еще болеe грозно спросил:
– Ответите здесь или препроводить вас в участок?
Дама молитвенно сложила руки и пала на колени перед ошалевшим от такого поворота сыщиком.
– К вашему великодушию взываю! – возопила она. – Не погубите слабую женщину!
Пребывавший на грани паники Платон попытался поднять на ноги каявшуюся ваятельницу, но не справился с шестипудовой тушей.
– Я буду стоять на коленях, пока вы не откажетесь от своих чудовищных подозрений! – завывала мадам Литке.
Ультиматумов Платон не терпел. Собственно, после одного из них, высказанного батюшкой, лучший выпускник историко-филологического факультета и пошел служить в полицию.
– Мои подозрения будут тем серьезнее, чем дольше вы будете отмалчиваться, мадам, – холодно объявил он. – Если не хотите пойти на каторгу, признавайтесь! Только не вздумайте врать. Мне все известно!
Блефовал молодой сыщик умело.
– Бориска рассказал! – прошипела мадам Литке, поднимаясь. – А что такого? Выживший из ума старик вознамерился все свои сокровища Академии передать. Это при живом-то брате и детях! Андре у меня – тюфяк… в смысле – интеллигент: «Это не наше дело!..» Как же, «не наше!..» Но мы Ивана не убивали! Лишь бумаги его просматривали, и еще я с доктором из богадельни договорилась, чтобы, в случае чего, старого дурня вместе с коллекцией передали бы нам под опеку… Мы бы тоже пару картин в музей определили, а нам бы за это графское достоинство…
Мадам Литке мечтательно подняла очи горе, совсем как старуха с разбитым корытом на обложке сборника Пушкинских сказок.
«Ай да Денисов! Ай да сукин сын!» – цитируя поэта, похвалил себя Платон, а в следующий момент оказался притиснутым к пышной груди ваятельницы.
– Не устою! – жарко прошептала мадам Литке на ухо придушенному грандиозными персями сыщику. – Слабость имею к ушастым кавалерам. Вы ведь, сударь, как благородный человек лямор [13] наш в тайне сохраните… и историю с ключами тоже.
Платон рванулся из крепких, что у твоего городового, ручищ, но единственным результатом этого усилия оказалась пара оторванных от сюртука пуговиц. Дама была настроена серьезно.
– Обними же меня! – сладострастно прошептала она. – Хочу, чтобы ты душил меня в объятьях!
В отчаянном рывке Платон высвободил руки и, вцепившись в жирную белую шею, со страшным рычанием продекламировал:
«Я задушу тебя – и от любви Сойду с ума. Последний раз, последний. Так мы не целовались никогда…» [14].
– Батюшки святы! Бесноватый! – взвизгнула мадам Литке, отпихивая Платона. – Сгинь, окаянный!
Упрашивать себя коллежский секретарь не заставил и с проворством перепуганного зайца выскочил за дверь.
Досада и смущение все еще терзали сыскного надзирателя, когда, возвращаясь в спасительное уединение осиротевшего хозяйского кабинета, он столкнулся с молодым наследником имения.
– Вы? – недобро протянул Сергей. – А я думал, крыса по коридору шныряет, – молодой Литке издевательски захохотал. – Зайдите ко мне, разговор есть.
Вызывающий тон Сергея задел Платона за живое. В другой бы раз он не спустил юному наглецу «крысу», но официальность собственного положения заставила стерпеть и принять приглашение.
В комнате молодого Литке царил чрезвычайный беспорядок: неприбранная постель, под которой валялись пустые бутылки из-под крымской мадеры; брошенные посреди персидского ковра нечищеные сапоги; скинутый на кресло мятый сюртук; незапертый секретер. Особый колорит комнате придавали висящая на стене старинная сабля в серебряных ножнах и сидящий на секретере нахохленный белый попугай размером с кошку.
При появлении Платона дремавшая птица открыла снулые глаза и поинтересовалась:
– С короля козыряете? – Не получив ответа, она сердито прокричала: – Понтера вон! Вон! [15]
– Заткнись! Башку сверну! – пригрозил попугаю Сергей и добавил, обращаясь к Платону: – Гошку не бойтесь, он только орать горазд.
Платон и не думал бояться. Подойдя к попугаю, он пощелкал языком и пропел:
– Гоша хороший!
Попугай встрепенулся и назидательно сообщил:
– Двойной марьяж. Пикóвкой бью. Обдернулся [16], пижон!
«Как есть обдернулся, – мысленно согласился с ученой птицей Платон, – а еще филолог! Отравитель, ревнивец… А про игрока-то [17] и позабыл!»
14
«Отелло», Уильям Шекспир, пер. Б. Пастернака. На самом деле Платон никак не мог цитировать перевод Б. Пастернака, сделанный в 40-х годах XX в., но в переводах XIX в. И. А. Вельяминова и И. И. Панаева монолог Отелло менее экспрессивен, поэтому автор позволил себе хронологическую вольность.
17
Евгений Арбенин, главный герой пьесы М. Ю. Лермонтова «Маскарад», – азартный игрок в карты.