Сладкая лесть не нравилась молодому человеку. Это было видно невооруженным взглядом.
Но монахиня продолжала испытывать его терпение, нарочно дразня щенячьим преданным взглядом.
— Вы курите? — неприязненно и осуждающе спросил альбинос.
Монахиня захлопала пушистыми ресницами так невинно и трогательно, что несчастного альбиноса просто передернуло от отвращения.
— Что вы, ваша милость! — с придыханием протянула она, поспешно вытащив изо рта сигару. — Это вовсе не табак, это свернутые листья мяты, мелиссы, ивы и повилики! Это для того, чтоб видеть истинное лицо оборотней, ваша милость! Я, разумеется, не курю! Фу, какая вредная привычка!
Все это монахиня говорила таким тоном, будто изо всех сил хотела понравиться альбиносу.
Будто хотела с визгом повеситься ему на шею, глядя в его бесстрастное лицо влюбленными глазами, и щебетать милые глупости до тех пор, пока у него мозг не испечется, или кровь не польется из ушей.
Вот мучение-то!
Тот скорчил унылую физиономию.
— Лучше б курила, — проворчал он несчастным голосом.
— Закурить? — изумленно переспросила монахиня. Ее глаза снова стали удивленными-удивленными. Яркий ротик округлился, стал похож на идеальную букву «о». И она тотчас поспешила понравиться гневающемуся юноше: — Если вам нравятся курящие девушки, я тоже буду курить! Я ради вас на все готова! Милейший! Как вас? Густав? У вас не найдется хорошей сигары? Сигареты? Ну, хотя б папиросы? Хотя бы самокрутки с махоркой?
— Мне не нравятся курящие девушки! — яростно прорычал альбинос, прерывая бесконечный поток ее глупостей. Его лицо цветом могло посоперничать со свеклой.
Монахиня смолкла, глядя на альбиноса влюбленными глазами. Но в ее невинной улыбке что-то такое было, что-то жесткое.
Словно она нарочно задразнила альбиноса до бешенства и теперь наслаждается тем, как он бесится.
Меж тем на перроне явно что-то происходило.
Прибывшие пассажиры как-то резко исчезли, а вместо них появились служащие в строгой темной форме с двумя рядками серебряных пуговиц, идеально сидящей на их стройных, тренированных телах.
Пара из них попала в облако дыма, истекающего из затухающей сигары монахини, и она, проводив их взглядом, отметила про себя, что это были волки-оборотни, крупные и молодые.
Командовало ими неугомонный Густав.
Он сновал меж служащими, раздавая приказы если не словами, то жестами, а то и просто взглядами. Под его чутким руководством утащили прочь упирающегося толстяка, вздумавшего ограбить монашку, разогнали зевак и освободили перрон полностью.
— Полагаю, Его Величество прибыл, — сказал альбинос, наблюдая, как оборотни выстраиваются цепью, отрезая перрон от рабочих вокзала и пассажиров.
Улыбка тотчас сползла с лица монашки, смеющиеся наивные глаза вмиг стали стальными, холодными, пугающе внимательными. Она молниеносно обернулась к молодому человеку.
— Откуда вы знаете? — выдохнула она резко, с неподдельным изумлением, и альбинос усмехнулся, торжествуя. — Это государственная тайна, это нельзя разглашать!..
— Вот и помолчите, раз тайна, — неприязненно проговорил альбинос, неуважительно перебив девушку. — Но вообще-то, я говорил о своем отце, а не о Генрихе. Так что о своей государственной тайне кричите на весь вокзал именно вы.
Ему удалось, наконец-то, стереть ядовито-сладкое, льстивое выражение с лица девушки. И это была своеобразная победа, которую он праздновал, поглядывая сверху вниз, с выражением высокомерного превосходства.
На хорошеньком личике монахини выписалось выражение досады и стыда, такие живые и настоящие, что альбинос сменил гнев на милость.
— Тристан Пилигрим, младший Зимородок, — снисходительно подсказал он. — Его Величество Король Тьмы. Она ест у него из рук. Это тоже государственная тайна, но в королевстве чертова туча провидцев, так что об этом знают все.
— Зимородок! — тут же воскликнула монахиня, сделавшись снова сладкой, наивной и милой до тошноты. — Легендарный Зимородок! Ну, надо же! Мне стоило бы догадаться!
— Да уж стоило бы, — проворчал молодой человек.
— Ой, а как он выглядит? Как выглядит легенда?
Молодой человек недобро покосился на восторженно попискивающую девушку:
— Примерно, как я, — напыжившись, небрежно и вместе с тем важно, ответил он. — Один в один.
Было видно, что молодой человек гордится таким громким родством и тем, что очень похож на отца, пусть даже эта похожесть и выражается в нездоровой белизне.
Тот, о ком говорили молодые люди на перроне, уже неспешно шел по вагону, помахивая изящной тросточкой.