В тот день такая произошла битва, [что сам] мечебоец Марс в сражении на вращающейся небесной сфере подобного боя не видел. Если бы Рустем увидел такую битву во сне, у него бы со страху лопнул желчный пузырь. Если бы это сражение наблюдал Афрасиаб, он бы бросил [свою] индийскую шашку. В это время другой вражеский отряд с бунчуком ударил по знаменитому отряду великого везира Абдуллы кушбеги. В тот день его знамя /150 б/ было знаменем [живительной] росы, [ниспадающей] из облаков, или штандартом победы. Паломник к обоим священным городам Аравии, [Абдулла кушбеги], обратившись к государевым рабам, сказал: «О люди, сегодня день чести и время храбрости! Посмотрите внимательно, какую страшную [смертельную] вражду питает к нам в сердце это [неприятельское] племя. Его злоба к нам дошла до такой степени, что не дай бог, если он нас победит, то будет считать [для себя] дозволенным пролитие нашей крови, [все] наше имущество заберет себе. Сегодня вы, как рабы его величества, пребывающего в степени халифского достоинства, порадейте ради преданности ему и, больше того, ради сохранения собственной жизни и спасения [своих] семей! Это племя сокрушается по вашему благу и вашему счастью и хочет завладеть вашим богатством, имуществом и семьями. Предпочтительнее, если вы умрете на моих глазах; /151 а/ если вы будете убиты в ваших седлах, это будет лучше того, если бы вы, как женщины, умерли на постелях!» Сказав это, он начал плакать. Все рабы [его величества хана] и махрамы приняли этот призыв возгласом «лаббайка!»[295]. Облекшись в священные ихрамы[296] чести и приняв вид сподвижников пророка и их последователей, они пошли в бой. Араб бакаул, Багрин бакаул, Таш Мухаммед шукурчи, Шугай-бек, Абулкасим курчи и другие, принявшие намерение вступить в битву, тоже подтянули подпруги у [своих] коней. В тот день великий везир [самолично] своей драгоценной особой вознамерился принять участие на арене боя и взял в руку блестящую шашку, ибо писец судьбы написал пером могущества на страницах [его жизни] драгоценные коранские письмена с выражением «убивайте многобожников»[297]! И с этим мечом-талисманом, зажатым в его почетной руке, /151 б/ [вспомоществуемый] коранским [выражением] «Помощь от Аллаха — и победа близка»[298], озаряющим вид его удачи, повел атакующих на центр неприятельского войска. Справа от него Багрин бакаул, сидя на лошади с длинным хвостом, с копьем в руке, острие которого — голова врага, а шар под острием — вражеское сердце[299], тоже бросился в атаку. Слева — Араб бакаул с мечом в руке, изобилующие птицами заросли поверхности которого увлажнялись кровью врагов и потоки ее с корнем вырывали и уносили опоры неприятельских жизней, [тоже] двинулся вперед. Бросились в атаку также Таш Мухаммед шукурчи и Абулкасим курчи. Упомянутый шукурчи с громоподобным ружьем в руке, от пламени дула которого [гибли] враги, обладавшие качествами дивов, проклятые дьяволы, побиваемые камнями, и от грохота выстрелов его глохли уши небес, а при виде его ужасного лица немел язык Марса, так сразу ринулся в атаку, как будто огонь /152 а/ с дымом упал в середину отверженных врагов.
На левом фланге правоверующего [бухарского] войска группа героев также пошла в атаку. Из них бойцы, принадлежащие к племенам сарай и катаган, тоже ввели в битву свои [могучие] плечи и руки. В тот день [Абдулла] кушбеги и отряд махрамов, подобно благородным сподвижникам пророка, выстраивавшим свои ряды претив маркграфа[300] Ирана и командующего патриция[301] Византии, точно так же старались об оживлении веры и блеска счастливого государства. С противной стороны вели атаку: Абдулкарим ишик-ака-баши, Ибрагим аталык, Нияз хяджи, Каплан кипчак и группа начальников артиллерии, находившихся под знаменем. [Этот] бой, происходивший подле крепости Вабкенд, был такой жестокий, что зрячие очи [все видевшего] времени [подобного] не зрели. [На поле боя] поднялся как бы темный дым, так застилавший /152 б/ свет освещающего Солнца, что он казался мельничным фонарем. Орлы стрел, вылетая из гнезд луков, хватали себе пищу из сердец и печенок бойцов; у воронов луков обнаруживалась сила когтей царственных соколов, а у оперений стрел — твердость взлета крыльев; суфий смерти, усевшись между тетивою лука и самим луком, последовательно подпиливал пилою небытия корень кипариса жизни. Нет, нет! Дождь выстрелов был [дождем] метеоров, падавших из созвездий Стрельца, из его лука, поражая жизни отродий дивов. Кольцо шашек было водоворотом, в котором пузырями были головы храбрецов, а хворостом и валежником — самое существо бойцов. Копья [этой] битвы были похожи на ветви деревьев, отягченных плодами в виде нагнутых голов[302]. Кровь лилась из колец кольчуг, как слезы из глаз, оплакивающих покойника. В цветнике арены боя видны были отрубленные головы. От града стрел и залпов ружейного огня /153 а/ [тела] стали изрешеченными, как занавесы или сети. От множества голов без тел земной шар и даже сам небесный глобус наполнились планетами и Солнцем человеческих жизней. На весах степени изнурения, определявшегося дыханием коней, печени последних разрывались на пастбищах неба. От звуков боевых труб, от криков сражающихся железное сердце самого Марса приходило в трепет.
295
Т.е. «Вот я перед тобой!», что было возгласом сподвижников пророка на его призыв к битве, вследствие чего автор дальше уподобляет бухарские войска сподвижникам пророка и их последователям.
296
Ихрам — одежда, надеваемая мусульманином-паломником, вступающим в священную область. Она состоит из двух кусков материи, покрывающих верхнюю и нижнюю части туловища.
299
Т. е. удар одного копийного острия поражал насмерть голову врага, а удар всем острым концом пики до яблока под ним пробивал сердце неприятеля.
302
На Востоке в бою считалось особой доблестью подцепить отрубленную голову врага копьем и поднять ее на копье для всеобщего показа, а так как голова была тяжела, чтобы держать с нею копье прямо, то копье, естественно, наклонялось вперед.