Но не успела еще стрела молитв /157 а/ достичь до цели благосклонного принятия ее, как на пространстве равнины показалась пыль, подобная вздоху влюбленных, который исходит из их горящей груди, или вроде пыли от каравана страстного желания, который идет из Египта почета с намерением свидания в Землю Ханаанскую, везя чудодейственную сурьму, возвращающую зрение ослепшим глазам современных горестных Иаковов. [Это] был отряд, состоящий, приблизительно, из двух тысяч храбрецов во всем согласных между собой и каждый одвуконь, разбивших [вражеское] войско. Нет, нет! Это были Рустемы «семи столов Мазандерана», разбившие «семь племен» [Мианкаля], и, [как некогда Рустем, везший] голову Белого дива, так и они ехали, везя притороченными к седлам головы багринов из Мианкаля. Впереди ехали два внушительного вида человека, при взгляде на которых [у самого] Марса растопилась бы от страха печень, а у Сатурна она бы разорвалась. Один из них высокого роста с большою бородою, пожилой; это был Даулат Мухаммед-бий туркмен. Другой — из народа горных кочевников (кух навард) Сарык-бий. [Оба они] с двумя тысячами пятьюстами стрелков, явившись с выражением рабской покорности к счастливому монарху [Абулфейз-хану], довели до его высочайшего слуха радостную весть о победе над врагами. Каждый из воинов с обоими начальниками были обласканы за свою преданность и самоотверженность, так что от громких звуков большого царского барабана, [торжествующе возвещавшего населению о победе над врагами], оглохла небесная сфера[309].
Что касается встречи сего отряда с вражеским войском, то она перешла в [жаркий] бой. Сын Сарык-бия был в самом горячем месте схватки, так что /157 б/ со своею быстротою он достиг до дерева того могучего человека и отрубил его ногу по колено, как [какую-нибудь] ветвь с плодами, и тот, как плод финиковой пальмы, сразу упал на землю. Группа неприятельских бойцов с кинжалами устремилась на этого изящного юношу, [но] племя туркмен нури[310], видя угрожающую опасность этому молодому человеку, став, как розы с разорванным воротником, все сразу выхватили свои, подобные остролистным лилиям, шашки и бросились на толпу багринов. Как море, кипя и ревя, они смешались все вместе, и бой разгорелся такой, что уподобился Страшному суду. Все — во власти страсти битвы, и смерть, не различая Иосифа от Иакова, отца от сына, разбила свой шатер [на этом поле брани]. Сильный ливень смерти обильно поливал заросли лезвий шашек кровью бойцов. Зеленые верхушки [этих зарослей] были схвачены когтями смерти, и головы под ударами мечей летели, как дервишские колпаки. Вдруг неприятельский отряд атаковал нуратинских туркмен, достигнув их знамени, и с силою погнал их. Другие же храбрецы, сбивающие с ног людей, положив копья на уши лошадей, как многоводный, поток, обрушились на племя багрин и погнали их, достигнув бунчука Абдулкарима /158 а/...[311], чтобы похитить из небесной конюший коней [нужно?] устроить засаду из группы созвездия Плеяд. Несмотря на то, что это было у всех на глазах, одного [лишь] удастся захватить, [ибо] веки всех глаз столь плотно сомкнутся, что самый глаз того не увидит [и не осознает].
Прибывшие вместе с этим племенем имели встречу с его величеством государем. Последний оказал [им] свою царственную любезность. Оба сына мира, получив разрешение, в тот же день отправились и присоединились к высокодостойному [бухарскому] войску у моста Мехтер Касима. Когда неприятель услышал о походе отрядов кунгратов, он пришел [в большое] смущение, куда ему спрятать скот, имущество и лошадей. И действительно, каждое утро обманным образом группа кунгратов, выезжая, приводила лошадей, верблюдов и привозила одежды [врагов]. Последние от всего этого пришли в уныние. Короче говоря, если бы подробно рассказывать, что произошло между обеими [сторонами], /158 б/ то было бы утомительно излагать все это и слушать (?). До 26-го числа месяца поста (т. е. рамазана) он (?) прибыл и около двадцати дней эти два войска простояли друг против друга подле Вабкенда.
Положение горожан и окрестного населения стало весьма стесненным из-за грабежей. [В это время] стало известно, что один человек по имени Махдум бараки, глава племени бараки, часто пишет Ибрагиму. Об этом узнал «опора эмиров» Хаким-[бий] аталык, он перехватил известие, посылавшееся этим бараки. Так как ежедневно Баки кушбеги вместе с детьми [своих] друзей сторожил начало пути грабителей, то на ночь возвращался в город [Вабкенд, где] был правитель [из] этого племени [бараки]. Когда кушбеги прибыл в город, его известили о поведении [Махдума] бараки. Произвели расследование, все подтвердилось. [Махдума] наказали. Хвала и благодарение Аллаху, что он оказал милосердие, и тайна эта обнаружилась через него, вседовольного, /159 а/ в противном случае произошла бы удивительная и необычайная гадость! Дело в том, что этот [Махдум] бараки в этом походе по ночам охранял высочайшую ставку (урду) и имел свободный доступ в высочайший арк. Всевышний господь наказал его, потому что он забыл [государев] хлеб-соль и желал причинить его величеству и войску вред. Бог же по своему милосердию отстранил его злое намерение. [Его величество] соизволил приказать содрать кожу с этого злосчастного перед лицом [всего] войска. В тот день, когда с Махдума бараки сдирали кожу, была среда. В эту ночь враг предпочел бегство.
309
Дальше следует изложение эпизода, не связанного с предыдущим повествованием, а потому не вполне понятного; начало его написано в конце л. 157а более сжатым и небрежным почерком и переходит на следующую страницу, которая написана обычным, как и вся рукопись, насталиком.
311
Кустода на этом листе *** (тот Марс), но следующий лист начинается со слов *** (из конюшни) и т. д., так что в этом месте, несомненно, утрачены листы.