Но разве люди, подогреваемые проповедниками, не стекались в крестоносное воинство из самых дальних уголков? Красный крест, который уходящие в поход нашивали на одежду на груди, означал, что они отправляются в искупительное паломничество и готовы умереть в пути. Отпущение грехов было обещано всем, кто умрет до того, как дойдет до Иерусалима, и вознаграждение — тем, кто дойдет до цели. Мистический порыв, влекущий крестьян из Оверни — а затем и из других краев христианского мира в неведомую даль, остается загадкой, которую частично объясняют лишь другие бурные и непредвиденные устремления последующих веков. В самом деле, речь идет скорее о вооруженном паломничестве людей, отправившихся искупать грехи, а не о военной операции по отвоеванию Гроба Господня. Но проходит это мероприятие в форме крестового похода, в котором участвуют четыре или пять армий фанатиков под руководством нескольких баронов.
Есть и другая проблема: известно, что крестьяне, которые откликнулись на призыв папы, во время марша на Иерусалим завидели в районе Никеи турок; пренебрегая всяческими предупреждениями, крестьяне бросились на них и были убиты все до единого. Удачливее оказались рыцари: во время войн с мусульманами, в которых многие из них принимали участие в Испании, они приобрели необходимый опыт и открыли себе путь к Иерусалиму.
Продвижение и первого, и второго отряда сопровождалось массовыми убийствами: сначала в Германии их жертвой стали евреи, которых захотели насильственно обратить в христианство, а затем — в Иерусалиме — мусульмане. «Христиане в полной мере пользовались своим правом победителей; жестокость свою они оправдывали возвышенными духовными целями. Повсюду в воздух взмывали отрубленные головы, отсеченные ноги, оторванные руки, рассеченные на части тела. Они убивали детей на руках у матерей, стремясь истребить это проклятое племя, — подобно Господу, который некогда пожелал, чтобы были истреблены амаликитяне», — писал во времена Людовика XIV иезуит Луи Менбур.
В представлении арабов крестовых походов как таковых не существовало, а была попытка франков (франжи) уничтожить мусульманские государства: название «христиане» (насрани) они использовали по отношению к тем, кто обладал в исламских странах особым статусом и находился под защитой. Такие неувязки свидетельствуют о том, что обе действующие стороны конфликта совершенно не знали друг друга; рассказ одного копта (египетского христианина) о походе, начавшемся столетие спустя против Вифлеема — яркое тому подтверждение: «Господин аль-Карак истребил там всех жителей, как франков (франжи), так и христиан (насрани)».
К стенам Иерусалима прибыло от двенадцати до тринадцати сотен рыцарей со своими свитами, т. е. в общей сложности от 10 до 15 тысяч человек. Общее же число крестоносцев, покинувших Европу, оценивалось в 150 тысяч: остальные погибли в Германии, Венгрии, Анатолии, а больше всего — в районе Антиохии в Сирии — либо в сражениях, либо от голода и жажды. Но после вступления в Иерусалим (1099), когда великое паломничество было завершено, а цель достигнута, крестоносцы создают государство и избирают его главой Годфруа (Готфрида) Бульонского — к великому разочарованию графа Раймунда Тулузского. После смерти Годфруа его брат Балдуин объявляет себя королем иерусалимским и защитником Гроба Господня, он же делит подвластную ему территорию на герцогства, графства и т. п. и провозглашает себя сюзереном созданных государств: Триполи, Эдессы, Антиохии.
В глазах арабов, как и восточных христиан, все это выглядело как новое завоевание, проводимое с благословения Византийской империи. Но вдохновителем его явилось папство.
Создание франкских государств в Сирии и Палестине также происходило по инициативе папства. Папы хотели, чтобы она затмила собой инициативу Петра Пустынника. Религиозные соображения, подкрепленные идеей того, что франкские рыцари, которые соблюдают на христианском Западе «Божий мир», предложенный Церковью, отправляются в крестовый поход — и тем самым, не мешкая, идут на священную войну — вот что могло действительно поднять престиж Святого престола. По призыву понтифика из различных регионов Европы выступили несколько армий: таким образом, папа, более чем когда-либо, мог ощущать себя главой христианского мира. И заодно становится понятно, почему папство в течение двух веков пыталось спасти эти новые христианские государства, где, на его взгляд, — в отличие от Византии — не было схизматиков. Также становится понятна реакция императора: ведь он, таким образом, ощущает, что лишается гегемонии в христианском мире, которой ему надлежит обладать. Соперничество папы и императора вскоре становится центральным в этой эпопее: к 1250 г. император Фридрих II Гогенштауфен освобождает повторно захваченный мусульманами Иерусалим, и папа, как это ни кажется парадоксальным, отлучает его.