собирая грибы на местах отшумевших сражений.
Август густ, как варенье, и в банках стеклянных гудит:
«Переделаем лес! Соберём и в пустыне солому!»
Оттого и поёт загулявший с дружками пиит
про скрипучую ось, что взялась довезти нас до дома.
Время – пружина, способная мышцы качать...
* * *
В жилах растений кровь ли, водяра течёт?
Главный бухгалтер у лета по штату кукушка.
К вечеру ближе выдаст вам точный отчёт:
сколько букашек съела за сутки лягушка?
Жёлудь в листве показался: лесной самовар
свежим залит молоком и густеет к июлю.
Дуб моей юности жив и коричнев, как мавр,
долю поэта принявший – дантесову пулю.
Ночью фонарики путь освещают домой –
в горы и выше, где конь мой любимый стреножен…
Хочешь, ложись с мертвецами в трёхтомник родной
оцепенелой поэмой, на зиму похожей.
Или в глазах-васильках продолжай летовать,
славить литовкою быт кропотливый, крестьянский…
Время – пружина, способная мышцы качать.
Лето – Офелия, ждущая Гамлета ласки.
Командировка на Землю
Однажды мы выйдем и снова войдём
в тела молодые сквозь нитку льняную,
и станем собою, и вещим дождём
прольёмся на темя, на тьму золотую.
Когда?.. Ожидания сон позади!
Июль пожелтевшей гремит погремушкой,
и снегом обещаны миру дожди,
и сны, как стрекозы, висят над подушкой.
Не будем и думать об этом… Не раз
шагали мы через таможню разлуки.
И ветер в окошко свой рыжий фугас
бросал, вытирая о зрителей руки.
В просторах зеркал намечалась возня –
её занавешивали боязливо,
чтоб Пушкин, полозьями санок звеня,
не сшиб в огороде растущую сливу.
И Ангелы с лицами, как у медуз,
на стол накрывали, сверкая посудой,
умея создать благодатный союз
юдоли земной и небесного чуда.
И вся говорливая наша родня
спешила к застолью с хорошим подарком:
от Хана Батыя – уздечка коня,
от рода Романовых – радуги арка…
И Пушкин с Дантесом, пройдя 40 бань
и 7 операций по части тщеславья,
в пещерные страсти кидали герань
и пели бесполому небу: «I love you!»
Вдоль речек, похожих на речки земли,
летали прозрачные мыслеформы,
и верил Фома, и повсюду цвели
фантомы удачи повышенной нормы…
А где-то в провинции, сжав кулачки,
кричали младенцы в родильных покоях:
ещё не забыли, как пели сверчки
про копоть печную и время лихое!
Но Дух разворачивал новый виток,
как ставит геолог в пустыне палатку…
О, если бы грешный поэт только мог
земными словами сказать – и в десятку!
Праздник Врачующей Речи
О ритм – игровая площадка и горка,
с которой катаются буквы и дети,
желая смеяться и брызгаться соком,
и сниться друг другу на празднике Речи!
Вон «к» озорное катает всё утро
ленивую «о» в инвалидной коляске,
и «р» в сапоги офицера обуто,
и смотрит на женщину «ю» по-гусарски!
Всё в ритме несётся под лета сурдинку,
под строгие иглы столбов телеграфных
туда, где вчерашний мальчишка-заика
стоит величавей заправского графа.
Катаются буквы. За пазухой ритма
весь день золотые сверкают распилы.
Искусство? – Скорее, хоккейная бита
и гогот галёрки над пьесой Шекспира!
Ты из прошлой жизни уходила…
Ты из прошлой жизни уходила,
как дымок прощается с трубой:
вся твоя неведомая сила
пожелала, видно, быть со мной.
Да и я с тобой стелюсь туманом
в чистом поле, где не спят стога.
Ты сырому воздуху желанна
и рассветной дымке дорога.
Встретились, друг в друге растворились,
как вода весенняя – в воде,
до сих пор мы не наговорились
о сверчке, поющем в лебеде.
Нет тоски, нет ожиданий боле,
и в живую даль ведут следы…
Выпросила ты меня у поля,
выпросил тебя я у звезды.
Хмель - матрос сухогрузного лета...
* * *
Золотится у дома карета –
сколотили сарай в этот год!
Хмель – матрос сухогрузного лета –