колышется в весеннем провороте!
И Лермонтовым пахнут острова
у горной речки, засучившей смело
по дельту ледяные рукава,
в которые вплывают каравеллы.
Я понимаю: у волны речной
и у волны морской без передышки
идут суды, и пахнет соль луной,
и жабры рыб топорщатся, как крышки.
Но Лермонтова лунная пыльца,
окрасившая русское столетье,
смущает парус Зимнего дворца,
уплывшего на поиски бессмертья.
Не жди подачки от сырой земли,
когда опять зачинщиком событий
в нас Лермонтов семёрки на нули
под сводами меняет общежитий.
Он – ось национальной кутерьмы,
и он же – звездочёт в льняной рубахе.
Приговоренец двусторонней тьмы,
достигший просветления на плахе!
Альфа и Бета, любовь и война…
* * *
Альфа-любовь и Бета-война
ходят в обнимку по улочкам Риги,
в сумку кладут неучтённые миги,
чуть покрупнее – уже времена!
Что им стеклянный на третьем балкон,
где под Шульженко кружатся девчонки?
Время их тянется синей филёнкой,
филькиной грамотой в бездну времён!
Пулю найдут ли в газонной траве,
ржавый фугас раскопают на грядке –
долго играют, безумные, в прятки
с тенью события в голове!
«22 июня... На старт! –
произнесёт патетически Бета.
Альфа заплачет: «Я не одета
в мысли убитых под Минском солдат!»
Альфа и Бета, любовь и война…
Лето гранитные книги читает.
Рига на ригах и скирдах считает,
сколько убитых примет Луна.
Сядут у речки две грустных сестры,
возле берёзы, кривой и патлатой…
– Помнишь, меня ты убила когда-то?
– Не разводи в моём сердце костры!
Земной создатель ноосферы…
* * *
В тенётах счастья соловьиха
читает Фета наугад.
Стихи имеют вход и выход,
и окна в отдалённый сад,
в котором всё желает сбыться,
иметь длину и ширину…
О, эти радостные лица
у облаков и гроз в плену!
На атлантические жвалы,
на Колыму случайных строк
в России миллион сбежало
и отбывает жизни срок.
Не так проста задача эта:
в плену у мёбиуса дней
быть дворником ночного света
и сторожем речных огней.
А кто ушёл и кто вернётся
через миллениумы лет –
Кулибин, Тесла, Песталоцци –
не тот же труженик-поэт?
Держась за жизнь руками веры,
среди молекул-пузырей
земной создатель ноосферы
и ярких радуг Назорей.
И мы плывём подобно Ною
за лет привычный окоём.
Ведь кто-то должен быть страною,
лесною ягодой, дождём.
И тяжестью двойною мечен,
услышав будущего зов,
глядеть на мир глазами речек,
читая повесть берегов.
Вот деревянный город – Замульта…
* * *
Вот деревянный город – Замульта,
в нём миллион на милю населенья.
Трёхъярусная свищет высота
щеглом, и шлёт своё благословенье.
Сбегают по тропинке мураши
к реке, а там, за дальним плёсом,
все нормы общежитья хороши
и радостно живётся даже осам.
Заполнен день рабочей суетой:
кто празднует в икринке новоселье,
кто кровь сдаёт, кто дружит с высотой
под оплеуху общего веселья.
И если скуку заключить в кулак
и утвердить мальчишеское зренье,
увидеть можно, как вползает рак –
варяг воды – в твоё стихотворенье.
А пчёлы? А жуки? А червяки,
читающие корни под ногами?
Метро своё протянут до реки
и дружат по ошибке с рыбаками.
А бабочек мерцающий кристалл
у полдня под отеческой рукою?…
Простите все, кого уже назвал!
Простите, кто ещё не назван мною!
Я местом не ошибся: Замульта.
XX век. Компьютерные игры.
Сигают с придорожного листа
кузнечики – пружинистые иглы.
Огромный город праздником живёт,
имеет парк, бассейн, библиотеку,
и ничего, что в нём который год
15 старых изб для человека.
Павлу Васильеву
Расстрелян в 1937 году.
Светлая память Поэту