Ты в далях лет меня увидел
и ввёл в стихи, как амулет:
Мухан Башмет… Я не в обиде,
я в радости тому, поэт!
Ещё из солнца, из Псалтыри,
строку бегущую любя,
я, нерождённый в этом мире,
глядел с надеждой на тебя.
– На! – молодые пели клёны,
и крылышки своих семян
бросали вниз, где дух зелёный
валялся с нимфой, в доску пьян.
– На! – ласково твердили тени,
придя на лунный карнавал,
где Ленин плачем запустений
на стенах тюрем пребывал.
Я за тобой следил украдкой,
всей бестелесностью своей,
как пел сады и домен кладку
твой азиатский соловей.
И за хребтом Катунским кони,
вдыхая запахи зерна,
молились солнцу как иконе,
и пела ласково зурна.
Ты в новой смене поколений
необъяснимым сквозняком
нёс то сосновое полено,
то флягу с жирным молоком.
Рязанской бабой голосила
судьба на скошенных полях,
и исполать тебе Россия
сказать забыла второпях.
Когда приду к тебе в апреле
или в опавшем сентябре,
как дружно Азию мы пели,
припомним в солнечной игре.
С тобой увидим километры,
как в увлекательном кино,
где персонажи – злые ветры,
и эту Землю заодно.
Школьная осень
Утки, геометрию осилив
голубых, эвклидовых небес,
чертят треугольник над Россией…
О, родная школа! О, ликбез!
Школьных парт неяркое сиянье
и девичьих взглядов торжество…
Я клянусь цветущею геранью:
не забыл из детства ничего!
Чёрная доска вуаль надела,
циркуль вальс кружит с карандашом…
Если ты – завод, в твоём отделе
всем друзьям живётся хорошо!
Дёрни-ка Алёнушку за косу,
Осень, чтобы небо от земли
отделилось и ушли вопросы,
и коней крылатых привели!
Осень на уроке рисованья
города раздаст для узнаванья,
и чуть позже мокнущим мелком
заштрихует улицу и дом.
И Моцарт с Бахом... играют в шахматы...
* * *
Балакирь стеклотарой заменив,
гарцует век на цаце-жеребёнке,
прообраз же стоит себе в сторонке,
среди берёз, беспечен и игрив.
В его хвосте на тысячи ладов
звенят национальные оркестры,
и мошки запись делают в реестре:
«Ещё один смычок для вас готов!»
А где же скрипка? Вот она, внутри
футляра, под краснеющей корою,
колец-годов увлечена игрою,
ещё не знает лака и витрин!
Садись и слушай подлинник живой
без электронаушников и денег.
Её первичный звук звенит, как Терек,
как воздух леса раннею весной.
Прообразы сверкают изнутри,
впадая в мир прозрачною рекою.
«Стеклянный шар покоя над покоем»,
как Хлебников когда-то говорил.
И от берёзы голубая тень
примеривает плед из паутины,
и Моцарт с Бахом – редкая картина! –
на пне играют в шахматы весь день.
Морозным утром
Побросаю пожитки в сани,
на морозе свечу зажгу
и увижу: пророк Исайя
улыбается сквозь пургу!
Электрическое, живое
в наших русских зимних лесах
то потрескивает, то воет
вне таблиц, табелей и граф.
Комариная ли, камаринская –
всё просторное, всё горит
поутру, как усадьба графская,
как на дереве снегири.
Я и сам из лихого племени
Новотроицких казаков,
что садилось за стол с пельменями,
посетив девичий альков.
Что мне ваши фейсбуки, лайки,
кабинетная ваша суть,
когда в памяти балалайки
до утра не дают уснуть!
И летит ледяная пудра,
вехи ближние хороня,
и играет морозным утром
яркий луч на узде коня.
Луна в посёлке Зеркальный
В посёлке Зеркальный луна отдыхает на дне
речного затона, средь рыбьего зыбкого сна,
и смотрит на избу, гулянку ночную извне,
сквозь охру воды, любопытством кухарки полна.
Три лодки уплыли за мыс, оставляя усы
на тёмной воде, а их тени – на жабрах линей.
Каркасы черёмух похожи на тонкие сны:
из мира иного глядят на причуды людей.
В мелькании крыльев, в сиянии крапчатой тьмы