Какой я дурой была, что злилась на маму. Если бы не она, так бы и жила в неведении. В иллюзиях.
Останавливаемся возле офиса.
Выхожу из машины, задираю голову, глядя на эту махину из стекла и бетона. Настоящая империя. Отец в буквальном смысле создавал её по кирпичику. Чтобы потом зять тратил эти деньги на свою вторую семью.
Мерзко.
Захожу в холл, подхожу к рецепшн, киваю дежурному.
— Геннадий Иванович у себя?
Парень в форме даёт утвердительный ответ, но тут же предупреждает:
— Но, Саломея Львовна, вы же знаете, как он не любит, когда приходят без предупреждения. Не создавайте мне проблем…
— Не волнуйтесь… — кидаю взгляд на бейджик и едва не давлюсь истеричным смехом: — Денис Геннадьевич, у меня сюрприз. Ему понравится так, что о вас он и не вспомнит.
И подмигиваю, перебиваю в воздухе пальцами с красным маникюром.
Молодой человек трогательно краснеет, бормочет:
— Хорошо, — и поднимает передо мной шлагбаум.
Вхожу в лифт, нажимаю седьмой этаж. Еду и жалею, что эта Карина не работает у нас в фирме. Так было бы проще. Я могла бы их застукать. Но это же Гена — он не может быть так глуп и банален. Его схемы почти всегда тонки и изысканы.
Поэтому придётся заниматься тем, что я так не люблю — выяснять отношения. Особенно, сложно с ним. У него всегда — железная аргументация и умение донести её. А иногда просто заткнуть мне рот поцелуем… Ах, как он целуется — чаще всего агрессивно, жёстко, подчиняя… И я теряюсь в этих поцелуях. Они выбивают все посторонние мысли из головы, остаётся только выгибаться, стонать ему в губы его же имя и умолять не останавливаться… Он настроил моё тело под себя. Научил загораться с одного прикосновения. Показал высшее удовольствие… Ведь падая с небес в его объятия, я всегда натыкалась на лучистый, полный восторга, взгляд…
Как можно так врать? Даже в постели? Когда обнажены не только тела, но и души? Или, может, душой обнажалась только я.
Выхожу на седьмом этаже.
Его кабинет в конце коридора. И я медлю, оттягивая роковой момент.
Мне нужно собраться с силами. Мне нужно выбраться из кокона очарования, в котором я пребываю до сих пор.
Смело посмотреть в глаза. Спросить главное.
Давай, Саломея. Ты сможешь!
Открываю дверь, вхожу походкой от бедра.
Секретарша дёргается, чтобы остановить меня, но я осаживаю её одним только взглядом.
— У меня дело жизненной важности, — чеканю и толкаю дверь в уже непосредственно в его кабинет.
Сдержанная лаконичная классика. Элегантная строгая мебель. По стать хозяину.
О, сколько раз я уже успела осквернить это святилище своими порочными криками. Когда большой босс Гена раскладывал меня на этом огромном массивном столе… Хочу повторения! Мечтаю просто! Вернее, раньше мечтала. А теперь... Хватит об этих глупостях. Домечталась!
— Мэй? — вскидывает брови Геннадий, отрывая взгляд от монитора.
И нежное интимное обращение больно царапает меня. Мне нравится, как это звучит в его исполнении — низким, бархатным, чуть хрипловатым голосом: Мэй… Мне всегда хватало, чтобы завестись. Вот и сейчас приходится прогнать непрошеное возбуждение. Как и желание коснуться этого предателя, провести рукой по щеке, тронуть волосы…
— Зачем ты здесь? — встаёт из-за стола, складывает руки на груди. Холодный строгий биг-босс. Такой он тоже заводит меня. — У меня ещё много дел.
— А я быстро, — криво ухмыляюсь и шагаю вперёд, стараясь игнорировать запах его туалетной воды смешанный с дорогим табаком — запах моего мужчины… — Занесла тебе кое-какие бумаги.
— Бумаги? — удивляется он. — Разве я что-то забыл?
— Ага, — хмыкаю я и ныряю рукой в тот самый жёлтый конверт, что судорожно сжимаю в руках, вытаскиваю на свет божий снимки и кладу веером перед ним — сначала фото, потом документы, — сообщить мне вот об этом…
Он бросает взгляд на разложенный перед ним фактаж и… бледнеет…
— Мэй… — прямо слышу, как на его языке крутятся стандартные отмазки: «Ты всё не так поняла!», «Я тебе всё объясню», «Она ничего не значит…» Никогда не думала, что мы дойдём до этого.
Давлю слёзы, заталкиваю в себя крик и произношу почти спокойно:
— За что, любимый?
Смотрю в его глаза, прежде такие родные и полные нежности, и всё ещё не могу поверить, что человек, которого так люблю, предал меня.
— О чём ты?
Противно, что он всё ещё играет: пальцы дрожат, взгляд растерянный, как будто и впрямь не понимает. Только снимки, разбросанные на столе, говорят сами за себя…