- Я приехал не за тем, чтобы оправдываться перед вами.
- Пан сотник, еще не поздно, вы сможете вернуться: взвесили ли вы, на что идете? Мы попросим короля, он милостив, простит.
- Я все обдумал и взвесил. Давайте говорить о том, для чего мы тут съехались. Я считаю, что вы позвали меня для переговоров. Вот наши условия…
Шафранский прервал его:
- Как смеешь! Ты должен выслушать сначала наши.
Гонта густо покраснел. Сдерживая гнев, только крепче сжал губы.
- Хорошо, я слушаю.
Младанович молчал, не зная, с чего начать. Только теперь он пожалел, что они ни о чем заранее между собой не договорились.
- Мы даем денежный выкуп, а вы отходите от города, - первым выскочил Шафранский.
- Легкие пушки… - заговорил Младанович, но Шафранский перебил его.
- Никаких пушек. Еще дадим немного вина, муки.
- Денег давать не будем, - вмешался Лепарт.
Гонта оборвал всех разом.
- Вы вышли торговаться или посмеяться над нами? Вы совсем забыли, что перед вами стоят посланцы от войска противника.
- Предатель не может быть ничьим посланцем.
Гонта едва удержался, чтобы не выругаться, и продолжал выкрикивать свои предложения.
- Вы сдаете все орудие, ядра, порох и пули. Должны также выдать следующих шляхтичей и арендаторов: управляющего Скаржинского, панов Калиновского, Думковских…
- Ты думаешь, безумец, что говоришь? – выкрикнул Шафранский.
Из толпы, где слышали весь разговор, тоже послышалась брань. Младанович хотел что-то сказать, но его слова потонули в громких выкриках.
- Продажный холоп!
- Убирайся отсюда!
Гонта подобрал поводья, не спуская взгляда с толпы.
- Я уеду, а вы впоследствии пожалеете.
- Лайдак, бандит! – слышалось оттуда. – Бей его!
198
Внезапно Гонта молниеносным движением дернул поводья и рванул лошадь в
сторону. Пуля свистнула над самым ухом. Он видел, как выхватил пистолет Шафранский, намереваясь выстрелить. Обнажив саблю, к Шафранскому кинулся один из запорожцев, сопровождавших Гонту. Землемер успел уклониться от сабли, выстрелили сечевику в голову. Казак упал на гриву, и испуганный конь помчал его в поле.
Уже первый выстрел был для гайдамаков сигналом к атаке. До этого они стояли на краю леса и ждали окончания переговоров. Степь всколыхнулась от топота сотен копыт, тысяч ног.
Над головами гайдамаков взметнулся грозный клич:
- Или добыть, или дома не быть!
Засуетились на стене шляхтичи. Сильнее задымили фитили, осажденные ближе к краю, пододвинули колоды и котлы со смолою.
Возле ворот образовалась свалка. Все, кто вышел в поле, пытался как можно быстрее вскочить в крепость. Оттого в воротах люди сбивали друг друга с ног, давили тех, кто упал на землю, толкались, хватались за плечи и полы и поэтому топтались на месте. Гонта со своими казаками, ворвавшись в этот поток, плыл вместе с ним, чтобы не дать закрыть ворота.
А гайдамаки были уже рядом. Стража, несмотря на то, что за стеной осталось столько своих, хотела закрыть ворота. Только ей это не удалось, ее оттеснили, смяли. Завязался бой, а тем временем подтянулись главные силы колиив.
Нужно признать, что у повстанцев была слабая дисциплина. Когда они ворвались в город большою толпою, то начали хватать все, что пожелали и убивать горожан. Поэтому по всем улицам города рассыпались ворвавшиеся. Началась кровавая расправа, известная под названием “Уманской резни”.
XI
Гайдамаки, ворвавшиеся в город, прежде всего, бросились на евреев, метавшихся в ужасе по улицам. Их зверски убивали, топтали копытами лошадей, сбрасывали с крыши высоких зданий. Детей поднимали на концы пик, женщин мучили. Масса евреев, числом до трех тысяч человек заперлась в большой синагоге. Гайдамаки приставили к дверям синагоги пушку, двери были взорваны, гайдамаки проникли в синагогу и превратили ее в бойню. Покончив с евреями, гайдамаки принялись за поляков. Многих они перерезали в костеле. Улицы города были усеяны трупами или изувеченными, недобитыми людьми. Около двенадцати тысяч поляков и евреев погибло во время этой “уманской резни” – пять в таборе беженцев и семь в городе. Из них было пять тысяч поляков и семь тысяч евреев.
Много было уничтожено евреев, так как большое число евреев Умани были крамарями, и не желали оставлять свое имущество и бежать из города. Кроме того, большое количество колиив были из панских селян, у которых экономами были эти же евреи, шинкари - евреи, а именно они и чинили селянам неправду, так как “сам пан не желал мазать свои сапоги грязью” и почти не появлялся на селе.