208
в голубом атласном кресле, поставленном прямо на углу, потчует вином юзовских холопов и своих помощников. Утерев усы и губы, атаман просит песню – и как из-под земли является перед ним слепой старик: бандура висит у него на груди. Старик запевает, перебирая струны, и сразу стихает пьяный гомон, слышно только, как журчит, заканчивая свою работу, огонь.
Поет бандурист, и все молчат, обступив его, и только тоненьким голосом, коверкая на свой, на русский лад, подпевает ему солдатик.
Когда бандурист кончил петь, то все люди все еще ждали чего-то, будто не верили, что это уже конец. Атаман сидит в голубом атласном кресле, прикрыв глаза рукою.
Потом он встал, усадил бандуриста в свое голубое кресло, поднес ему чарку вина из собственных рук.
- Музыку, - шепчет он на ухо юнцу.
И юнец ныряет в толпу и до тех пор дергает за руки парубков, пока они не приносят скрипку и бас. Атаман пустился вприсядку, бесом понесся по двору, сверкая серебряными подковами, а за ним не утерпел один из бойцов и пошел отбивать присядку своими сапожищами – аж земля задрожала. Да где ему! Запорожец – тот не пляшет,
летает. Вот он взметнул в последний раз рукавами и стал во весь рост и тянет из бутылки вино, закидывая голову, как сокол.
- Этими своими подковками, - говорит он, отрываясь от бутылки, - буду я в Варшаве бренчать, ляхам страху задавать.
А юнец стоит возле него, вцепившись в шалевый алый пояс маленькой грязной ручкой и приговаривает, поворачивая лицо во все стороны:
- Это я его привел! Это я его привел! Это я его привел!
В конце мая, в начале июня восстание не знало поражений. Польская армия, армия вечно пирующих начальников и своевольных жолнеров не оказывала восставшим отпора.
Надворные казаки из панской милиции при первом же призыве срывали с себя галуны и нашивки, попирали ногами панские гербы и соединялись с восставшими. Бежать, бежать – вот все, что оставалось панам. Бежать за надежные стены своих крепостей или в степи, в поля, в хлеба, туда, где еще так недавно прятались холопы. И бегут, бегут шляхтичи, ксендзы, паны, еврейский шинкари и купцы в степи, в леса, в Умань, в Белую Церковь, в Лысянку, свозят добро под защиту чудотворных икон, сдают его на хранение ксендзам и раввинам.
Шляхтичи из Васильковщины, добежавшие аж до самой Умани, дрожа и заикаясь, рассказывали горожанам, что теперь на Васильковщине новый пан хозяйничает – холопский пан, любый пан, Швачка. Швачка поставил свою атаманскую палаточку в
Фастове, в самой середине города, на рыночной площади. Похаживает атаман перед своей палаточкой, бархатной шапочкой помахивает. Приведут к нему попа, или ксендза, или
шинкаря, или шляхтича: он нацелится, сощурит очи, стукнет обухом по голове, в самое темя, и отдаст своим ватажкам на обдирание.
Было от кого бежать, было от кого прятаться в лесах и за надежными стенами.
Но никто не спасет их – ни леса, ни молитвы, ни стены.
209
XIX
Недаром так боялись Швачку разбежавшиеся по стране, затворившиеся в Умани и в Белой Церкви ксендзы и монахи, паны, арендаторы, шляхтичи. Суровым, беспощадным врагом панства и шляхетства был атаман Швачка. Обух топора, в котором, заикаясь от страха, рассказывали беглецы с Васильковщины, не приснился им, не был их выдумкой. Всем своим ножам и пистолетам предпочитал Швачка обух. Ловко умел он рубать и отбиваться саблей (“как рубанет кого, то так надвое и рассечет: одна половина головы туда, а другая – сюда” – говорили про него ватажане), зорко стрелял из рушницы и пистолета, любил Швачка обух. Выглянет белыми дырами глаз на трясущегося человека, приподнимет в седле свое грузное, но проворное тело, легонько взмахнет рукой – и падает человек, как подкошенный, и вот и еще одним паном меньше стало на русской Украине.
Отряд Швачки рос как снежный ком, и в Фастов пришли уже не десятки, а сотни восставших. Швачка был немногословен. “За сабли, хлопцы, за мушкеты!”, - говорил он, собирая громаду в каждом селе и все без дальнейших слов понимали, кого надо рубить той саблей, в кого стрелять из того мушкета. Выводили коней из конюшен. Заступами, а
то и руками разрывали землю под корнями спелой яблони, добывали давно припрятанную саблю или рушницу. А у кого не было оружия – брал косу. А у кого и косы не было – строгал и смолил себе кол, и шли за Швачкой. Шли целыми таборами, пешие, конные и на возах. Шли в поту, в пыли и в крови. Отряд Швачки захватил Фастов, Блошинец, Володарку, Гребенку. Всюду приказывал он своим хлопцам без пощады убивать шляхтичей, ксендзов и попов. Всюду приказывал он своему верному есаулу Андрею Журбе разбивать шкафы, сундуки и конторки панских управляющих и писарей и по ветру