“Зачем он пришел? К чему ведет речь? “– пытался отгадать Максим. Внезапно в его голове возникла давнишняя мысль. Он отложил хомут, поднял на Мелхиседека глаза.
- Ваше преподобие! Я тогда всего не сказал вам. Есть в местечке одна девушка. Мы с нею с детства любим друг друга, я не мог ее взять за себя когда-то. Теперь вот… Собрал немного денег, крепостная она – выкупить хотел. А управляющий знакомый вашей милости. Не могли бы вы что-нибудь сделать?
Мелхиседек повертел в пальцах набалдашник золоченой палицы.
- Видишь, это мирское дело. Однако поговорить можно. Сейчас я не могу побывать в Медведовке. Весной там буду. Если управляющий до весны не согласится, то что-нибудь сделаю. До той поры ты еще приработаешь. Я бы советовал идти в наш монастырь. Он немного дальше от местечка, нежели Онуфриевский, версты на три, не больше. Сколько тут имеешь?
- Двадцать пять рублей на год, две сорочки, штаны и чоботы.
- Мы дадим тридцать.
Максим не колебался. Ему нравился больше святой Матронинский монастырь. Кроме того, думал, что он будет ближе к Мелхиседеку и весной напомнит ему про его обещание.
- Ваше преподобие! Я еще об одном хотел попросить. Вы моего коня когда-то хвалили, помните? Хотел я его сюда забрать, игумен не позволил. Дома за ним некому ходить. Нельзя ли мне его с собой взять? За харчи пускай высчитывают, или он сам за себя отработает. То есть я с ним.
- Не перечу, бери и его. Собирайся в дорогу, сегодня и поедем.
- Мне собираться нечего. Все мое имущество в одну торбу влезет.
III
В этот же день Мелхиседек и Зализняк выехали в Матронинский монастырь. Матронинский Троицкий монастырь был расположен на высокой горе, среди дремучих
68
лесов и скорее походил на крепость, нежели на святую обитель. Со всех сторон его
окружали очень глубокие, заросшие столетними дубами и кленами яры. Они тянулись
далеко на юг, расходились в несколько сторон сразу, перекрещивались и, наконец, терялись в болотах. Место было безлюдное, дикое, и тем величественнее и красивее среди этой глуши казался обнесенный со всех сторон высоким валом монастырь. За стеной стояли две церкви, несколько кирпичных домиков для монахов, трапезная и еще множество других мелких строений. “Сколько ладоней тут мозолями покрылись?”, - думал Максим. Он не впервые был здесь и всякий раз задавал себе этот вопрос.
- И зачем было в такой глуши монастырь ставить? – вслух сказал Зализняк, когда они въехали в кирпичные ворота.
Мелхиседек стянул перчатку, откинул воротник.
- Ничего здесь не тревожит душу, которая стремится к Богу, потому и место такое.
“И монахов, которые стремятся к спокойной жизни”, - хотел сказать Максим, но промолчал…
Встречать игумена выбежала вся монастырская братия. Монахи уже раньше узнали, что Мелхиседеку удалось освободиться, и что он где-то скрывался, до времени опасаясь вернуться в монастырь. Особенно обрадовался наместник монастыря иеромонах Гаврило. Раньше он сам стремился к власти, пытался всякими способами пробраться выше, стать настоятелем. Долгим и тяжелым был его путь, приходилось притворяться, напускать на себя вид смиренника, пока не был рукоположен в иеромонашеский сан. Вот уже скоро исполнится два года с того времени, как Мелхиседек переселился в Переяславль и непосвященным настоятелем был он, Гаврило. Это и понятно, но вместе с тем и страшно.
Место настоятеля пришло к нему в трудные годы. Вещий сон когда-то приснился ему. Будто вылез он на вершину тонкой сосны, тут бы стать поудобнее, оглядеться вокруг, ан верхушка качается. Он уцепился за ветку и боится шевельнуться, чтобы они не сломались совсем. Вниз тоже страшно слезать. А рядом стоят другие сосны, толстые, высокие, вот с такой можно бы оглядеть весь край, только, видимо, не суждено ему на них взобраться. Так и эта власть.
Разве не приходилось за эти два года выставлять в лесу дозоры из монахов или по несколько дней прятаться по таким буеракам и пещерам, в которые даже волки боялись залезть? Не монастырь, а Сечь Запорожская! Сколько хлопот, сколько страха! Но вот теперь возвращается игумен. Отныне пускай он отвечает перед Богом и митрополитом за жизнь монахов и за монастырское имущество.
Однако очень скоро пришлось Гавриле глубоко разочароваться. Через два дня, когда они начали разговор о делах, Мелхиседек сообщил, что не задержится тут больше, чем на полмесяца.