И уже не дожидаясь согласия, сотник чиркнул: “Полковник Зализняк с войском”.
Максим вышел во двор не через корчму, а через комнату, в которой жил корчмарь. Возле поломанного тына стояли Микола, дед Мусий, Карый и Роман.
- Вот так-так, повел в корчму, матери его “ковынка”, - показывая Максиму на Романа, бранился дед Мусий. – Зазвал, а сам сбежал. Говорит, я сейчас – ждем-пождем, а его, висельника, как вода смыла. Хоть штаны в заклад отдавай.
- Я же пришел, - оправдывался Роман.
- Ты пришел!.. Запорожцы выручили, заплатили. К крале своей бегал. Нужен ты ей. За ней сын писаря ухаживает. Недаром же тебя так быстро Таня и прогнала сегодня.
Роман стоял, заложив руки в карманы, и смущенно улыбался.
- И совсем не прогнала. Если хотите знать, так вот. - Он вынул из кармана кисет и расправил его на ладони. – Взгляните, что вышито: “Оце тому казаченьку, що верно любила”.
Дед Мусий протянул руку, но Роман спрятал кисет в карман. Он хотел пошутить и вдруг густо покраснел, зачем-то стал расстегивать кунтуш.
- Так и женился бы, - будто в сердцах сказал дед Мусий. – Болтается лоботряс такой, наверное, уже двадцать пять стукнуло. А вот и еще один кавалер старый, хоть и атаман. Разве не придется потанцевать на твоей свадьбе, Максим?
Зализняк улыбнулся.
- Потанцуем, диду, придет время. А вы, хлоцы, - обратился он к Миколе и Роману, -
97
собирайтесь в дорогу, поедете с грамотой. Не вы одни, многие поедут. Зайдите к Бурке, он даст. Сейчас писать будут.
Зализняк рассказал, куда и зачем они поедут. Роман согласился с радостью, Микола
же – с видимой неохотой. Максим поглядел на солнце – оно клонилось к горизонту.
Швачка должен был уже вернуться. Ожидая его, Максим пошел вдоль улицы, по которой
тот должен был ехать. Но сотника не встретил.
Возвратился Швачка только вечером и рассказал, что игумен наотрез отказался пустить гайдамаков в монастырь. Когда он, Швачка, попробовал сказать слово наперекор, то игумен велел выпроводить его прочь. В гневе он бросил игумену несколько оскорбительных слов, и монахи хотели схватить его. Гайдамаки не дались им в руки, выскочили и засели в лозняках. Хорошо, что на берегу было с полсотни запорожцев на лошадях. Их Швачка прихватил с собой на всякий случай. Увидев своего сотника в затруднительном положении, они бросились вплавь к острову.
- Мы монахов немножко поучили уму-разуму, - усмехнулся под конец Швачка. – Игумена потом мы в бане нашли, прятался. Хлопцы там немного тряпья привезли да деньжат торбу. Да еще книжек два челна на ружейные пыжи. А монахи целы все. Когда будем перебираться?
Зализняк посуровел. Не следовало трогать монахов. Могут пойти разные нехорошие слухи между крестьянами.
- Не нужно было этого делать. Теперь нам туда ходу нет. В крепости Кончакской оставим гарнизон. Езжай к своим. На заре выезжаем отсюда. Ивану скажем, пусть едет в крепость. И это золото ему передай, он останется с полусотней.
Зализняк легко вскочил на коня и рысью поехал к крепости. Там он пробыл весь вечер.
Уже пропели первые петухи, когда он подъехал к Оксаниному двору. Оксана, должно быть, и не дожидалась в этот вечер. Как только он соскочил с коня и стукнул воротами, она тотчас появилась на пороге и спросила шепотом:
- Это ты, Максим? А я дожидалась. Неужели, думаю, не приедет?
- Как бы это я не приехал?
Оксана взяла из Максимовых рук поводья.
- Пойдем отсюда, тут все видно.
Ночь была лунная. Большие звезды, словно слезы, дрожали высоко-высоко в небе.
Максим и Оксана вошли в клуню. Она привязала коня к возу стоящего посредине тока и положила охапку сена. Они сели на бревно под копной прошлогодних обмолоченных снопов. Только теперь Максим почувствовал, как тяжелая усталость разливается по его телу. Оксана снова угадала и это.
- Устал?
- Немного устал.
- Полежи на сене, тут дерюжка есть.
- Я хочу с тобой посидеть.
- Я же рядом сижу.
Максим лег на сено, с наслаждением раскинулся на нем. Оксана сняла с его головы шапку и подложила под голову.
98
- Боюсь я, Максим. Страшно все это и непонятно мне. А страшнее всего то, что ты опять уедешь.
- Ты уже знаешь? Теперь ненадолго, Оксана. Ты же умеешь ждать, правда? И