— Нам не надо сорок лет ходить по пустыне. Мы не были рабами, — отцедил свое Рустам. Про жаб он ничего не понял, но про вождя, подобного Моисею, коим хотел стать Руслан Ютов, намек показался прозрачным, как вода горного озерца.
— Многообразие форм жизни — способ сокрытия пустоты, — совсем уж непонятное для нукера изрек Ютов. Все-таки опять навеял на него туман полковник! — без колкости, но с сожалением разочаровавшегося сказал себе Рустам.
— Моисей! — ответил нукер. — Один — Моисей. Так одного звали. Моисей, вышедший из пустыни.
Палец Ютова вздрогнул и покинул кнопку.
Миронов после встречи с Ютовым
22 сентября 2001-го. Москва
Разговор с Ютовым Миронов при всем желании не мог квалифицировать как свой успех.
— Бородинская битва, — кинул он Рафу.
— Что, Москву сдадим?
— Временно. Временно отступлю на заранее подготовленные позиции.
Андреич был уверен, что убедил Большого Ингуша, но теперь инициатива осталась за генералом, и от этого на душе покоя не прибавилось. Кто знает, с кем еще встретится Ютов, пока Миронов обретет нужный для обмена товар. Нет, не успокоила встреча его тревогу. Самое время залечь в логове.
После Домжура Миронов отправился к Ларионову. Он уже освоился у того в жилище. Мимо хозяина шагал деловито, едва обращая внимание, как на знакомую до мелких царапин мебель. Ларионов радовался и старался следить за возникшей в доме суетой, чтобы тупая боль в коленях, последняя спутница жизни, оставила его на время. А вместе с ней отползла бы не старость, нет, а та змея, чей яд превращает мужчину в старика из старца — бесполезность.
Как говорил один знакомый человек с Кавказа — отчего там люди долго живут? От воздуха? От травы? Ерунда. Старики тянут долго, оттого что они нужны долго. Там их не терпят, там к ним прислушиваются и слушаются!
Миронов и от природы был наделен, а в многочисленных жизненных упражнениях отточил до остроты наблюдательность в отношении окружающих его людей, но также он был оснащен простым и добротным механизмом, защищающим его нутро от излишней тонкости. Он умел копить наблюдения в памяти души, никак не поддаваясь им. Сперва дело. Так и тут, у Ларионова.
После Домжура скромный ужин он приготовил сам, водка им была принесена простая, «Русская». Выбор водки вызвал у Ларионова улыбку. Хорошо еще, что в нем видят человека, способного пить сивуху.
От Ларионова Миронов позвонил афганцу. С Куроем он связывал главную надежду на успех, считая, что Васе Кошкину и конторе вынюхать след журналиста окажется не под силу. А значит, и Руслану Ютову не под силу…
— У тебя что, к духам линия бесплатная? — все-таки вмешался в ход событий Ларионов. Он, видите ли, на звонках в Питер экономит, а тут Афганистан.
— Эта линия дорогого стоит, — туманно ответил Миронов, но принялся отсчитывать сотенные. Хозяин не возразил.
Поутру Андреич стал прощаться с Ларионовым. Тот приуныл, хоть и силился бодриться.
— Ну что? Опять на три года? Смотри, дочка мне пожелала еще в 2005-м Новый год отпраздновать, так что не затягивай.
— Ладно, Иван, судьба — не глазок, в нее не заглянешь. А со старостью бороться надо.
— Сам-то боишься Ее?
— Нет. И ни к чему эти вопросы. Боюсь не боюсь… Вот вернусь, и обсудим за чашкой водки.
— Добро. Веди свою битву. Есть там еще за кого биться, на Гиндукуше? — спросил бывший резидент советской разведки в Кабуле. Его белесые, покрытые рыбьей пленочкой глаза протиснулись сквозь тяжелые веки и в них отразилось беспокойство.
— Есть. Наших с тобой интересов там никто не отменял, — как можно увереннее постарался ответить Миронов.
— Да брось ты, Андрей Андреич. Тогда серьезно было, а теперь — как понарошку. Только пули настоящие. Что за порядок, когда ты из-под государства войну ведешь, а ему будто и дела нет. А то я не вижу.
— Государство — это я. Таков естественный путь навязанного нам развития. Запомни: когда над этой землей пронесется вихрь, порожденный известными нам антимарксистскими силами, и снесет пену, поднявшуюся за годы смуты, мое государство малое, если, дай ему бог, выживет, то готово будет присоединиться. Ко мне. А пока — стратегия выживания плюс финансовая основа. Есть у меня враг, товарищ и брат. Пока есть враг, старости не подступиться.
С тем Миронов и ушел, а Ларионов, стоя у окна, следил взглядом за тем, как тот пересек двор, и потом, уже когда товарищ пропал из виду, продолжил смотреть в пустоту колодца. Судьба — не глазок. Судьба — колодец. Глядящих в него врагов примиряет не общее горе, но общая черная вода…