— Хочу. Хочу заглянуть к пилоту в кабину. Только взглянуть.
Сью подумала: какое романтическое начало!
Дверь в кабину была открыта, но для порядка Сью решила поважничать:
— Пассажирам не разрешается отвлекать экипаж. Впрочем, если только через дверь… Как вас зовут?
— Зачем мое имя?
— Да просто. Не называть же мне вас «местом В».
Сью улыбнулась, зная, как мило у нее это выходит.
— Покажи мне вид из кабины. И я скажу тебе не только, кто я такой. Я выдам тебе тайну, которую не знает никто в целом мире.
— Правда?
— Клянусь тебе. Я клянусь тебе.
— По-хорошему надо было бы мне сначала выведать твою тайну, а потом наградить. А то мужчины склонны обманывать бедных доверчивых девиц. Так говорила мне мама.
— Тогда принесите еще воды. Я остаюсь сидеть.
— Ладно. Я сговорчивая. Пошли за мной. Быстро-быстро. Но только глянуть — и назад.
— Сестра, дай попить, а?
— Я вам не сестра. Я бортпроводник. А братьев мне сто лет не надо.
— Ты не поняла, сестра. Я в смысле, медсестра. Воды, а то помру. Не дотяну до родины моей.
— Вы бы к фляжке реже приникали.
— А у меня там живая вода.
— Вот тогда ее и пейте. У нас самолет, между прочим, пассажирский. Рогатый скот не перевозим…
Паша Кеглер позавидовал Логинову. Небось сестрички рейса на Германию так не опускают его. Хотя и справедливо — вот она, Родина. С большой буквы. Хоть не садись.
Валиду Аломари не было жаль беленькую глупенькую стюардессу Сью. Он вообще о ней не думал. Для Валида и она, и другие обитатели брюха металлического дракона, да и он сам уже были не живыми людьми, а промежуточными субстанциями между смертью и рождением. Так учил его инструктор в лагере. Инструктор по подготовке смертников. Он смотрел подолгу сухими зрачками в глубь души и объяснял, что представлять такое надо обязательно зрительно, и сделать это совсем не сложно, если научиться миновать взглядом внешний покров, кожуру человечью, и собрать все внимание только на скелете, на черепно-мозговой коробке, на тонких костях рук, на шейных позвонках — если довести это умение до неумолимой силы привычки, то осуществить дело, помочь этим субстанциям, ящеркам на раскаленном камне, прекратить влачить убогое их существование, освободить от этого худого стерженька тела нанизанный на него дух будет совсем просто. Так надо видеть врагов, друзей, родных. Так надо видеть самого себя.
Позвоночник, на взгляд Валида, у Сью был аккуратненький, еще ровный. Но костяшки пальцев рук коротковаты, а череп — лишен подбородка, да и грудной отдел не развит. «Нет, и тут нечего жалеть», — успокоил Валид шевельнувшееся в нем сомнение. Инструктор и это знал. Он говорил, что хитер шайтан, боящийся выхода душ человеческих из их тел. Он таится, он ждет до конца, до самого решительного момента, чтобы вот так смутить, провести влажным языком жалости, соблазнить любовью. Распознать же его легко, если иметь опыт: сомнение — лик шайтана.
Странно было Валиду только одно: если скелетик Сью — искус шайтана, то почему именно он ведет его к осанне? Буквально ведет. Хотелось спросить об этом у опытного Аль Шехри, поднявшегося вслед за ним и за его спиной идущего той же дорогой к Аллаху.
— Ну, загляни в рай, красавчик, — словно уловила эти мысли Сью. Она обернулась, желая пропустить Валида вперед к двери, а заодно и тиснуть бочком в узком проходе. Но когда за Валидом она увидала еще одного пассажира, то испугалась:
— А вы куда, вам что? Вам нельзя.
Валид достал из широкого кармана свободного пиджака нож и размашистым неспешным движением перерезал ей сонную артерию. Затем оттолкнул от себя скелет по имени Сью под ноги Аль Шехри. Тот переступил через тело. В салоне взялись за работу еще трое, но Аль Шехри, старший в группе, не оглядывался. В этот миг каждый должен был отвечать за себя, а не за все дело. Потому что смысл — не в итоге всего, а только твоего пути. «Отвечаешь за мир, отвечая за себя», — так сказал знаменитый воин Одноглазый Джудда во время короткого приезда в военный лагерь на пакистано-афганской границе. Там подготовку проходил тогда, пять лет назад, Аль Шехри. Он запомнил эти слова. На последней стадии надо делать только свое дело, что бы ни происходило вокруг, в этом преимущество смертника — его трудно отвлечь. Аль Шехри тоже извлек нож и вошел вслед за Валидом в кабину. Им предстояло быстро разобраться с экипажем, а затем он сядет за штурвал, совершит маневр и понесется к земле, устремляясь тем самым к небу.