— Ой вэй! Не нарушал я никаких законов. Я домой хочу, баиньки. — Он нежно погладил свою бороду.
Голос Джейкоба сделался ледяным.
— На глазах у людей, рабби, ты сбил на своей машине молодую девушку. Дважды по ней проехав.
Эти слова заставили раввина нахмуриться. Он припал спиной к спинке стула.
— Ее звали Тамэй. И теперь она мертва, — добавил Джейкоб.
— Какая машина? — резко спросил Фридман.
— Твоя.
— Я спрашиваю, что за машина? На меня их оформлено четыре, шлемазл[12]. Ты о какой?
— Зеленая «Тойота Камри», — ответил Джейкоб. — Номерной знак…
Фридман смешливо фыркнул, кривя красные губы, обрамленные бородой.
— Я ее загнал. Она теперь не моя.
Джейкоб удивленно поднял брови.
— Но она до сих пор значится на тебе.
— Мало ли что значится… Какой-то джентльмен проходит мимо, а я сижу за рулем, пережидаю красный свет. Он предлагает купить мою машину за шесть штук баксов. На́лом. Я говорю: «О чем разговор». Он открывает свой «сундучок», отсчитывает указанную сумму, отдает мне деньги, а я ему — ключи, и он уезжает. Вот это гешефт! А всеми этими регистрациями-мастурбациями я думал заняться погодя.
— Удобная отговорка, рабби. — Джейкоб прищурился.
— В чем удобство? — парировал Фридман, дернув себя за бороду так, что, казалось, оторвет. — Просыпаться от стука в четыре утра? Быть закованным в наручники, как преступник?
— Мой клиент сказал вам, что машина ему не принадлежит, — влез Тёрнер. — Если только у вас нет свидетеля, который мог опознать его за рулем, то разговор у нас ни о чем и его пора заканчивать.
Джейкоб не обратил на него внимания.
— Где ты был сегодня ночью, между половиной второго и половиной третьего? — спросил он у Фридмана.
— Спал, конечно же, у себя в доме. С женой.
— Не самое надежное алиби, — заметил Митчелл.
— О, — пренебрежительно произнес Фридман, — этот шмак еще и говорить умеет! Как мило… Послушай, детектив. Я не водил ту машину. Два дня назад я ее продал. Что ты хотел от меня услышать?
— Я притащу сюда твою жену, рабби, — сказал Джейкоб. — Допрошу ее в соседней комнате, и если ее история будет другой, у нас возникнут проблемы. Как там у вас… Цорес[13].
— Не оскверняй мой идиш, детектив, — буркнул из-под бровей Фридман.
— Возмутительно, — поддакнул Тёрнер. — Проявление расизма.
— Да заткнись ты, — лениво бросил ему раввин.
— Рабби, тебе не следует больше отвечать ни на какие их вопросы…
— Да понял! Прекрати этот вэйтэк[14]! Таки уймись уже!
Тёрнер закрыл рот; в его глазах стоял ядовитый укор.
— Ладно. — Фридман сплюнул. — Дома меня не было. Доволен? Но я не при делах. И машину не водил. Я ее продал.
— Хорошо, — смягчился Джейкоб. — А где ты был?
— В «Пусси фэктори».
«Пусси фэктори» был известным в Гленмор-Парке стрип-клубом. Говорили, что в нем в разное время можно застать всех сколь-либо богатых и влиятельных людей города. И что местные стриптизерши за одну ночь огребают чаевых больше, чем полицейский зарабатывает за месяц. Еще ходил слух, что владелец клуба связан с якудзой[15]. Об этом месте регулярно говорилось много разного; оставалось лишь догадываться, что из сказанного имеет хоть какое-то отношение к действительности.
Фридман сказал, что был там между одиннадцатью и тремя часами ночи. Джейкобу, если не верит, велел позвонить туда; рабби там все знают.
Тот так и поступил.
— Рабби Фридман? Да, он был здесь, — сказал в трубку начальник смены сипловатым, по-видимому, со сна голосом. — Он у нас завсегдатай. Я видел его вчера вечером.
— Вы уверены?
— А то. Парень поднял такой шум из-за сыра в своем чизбургере… Дескать, ему не кошерно. Вы представляете? Святой без двух минут человек, раввин, и нате вам, отрывается четыре часа в стриптиз-клубе, заказывает два интимных танца, и тут вдруг начинает печься о кошере! Господи Иисусе!
— Это… Да, сильно, — сказал Джейкоб, с трудом сдерживая улыбку.
— В чизбургерах обязательно присутствует сыр, иначе папа римский не католик! И не наше дело беспокоиться о том, кошерно это или нет. И знаете почему, детектив?
— Почему?
— Потому что это стрип-клуб, язви его!
— А вы уверены, что он ушел не раньше трех?
— Вполне себе. Чтобы замять ту кошерную историю с чизбургером, Жизель предложила ему еще один танец. Получив свое, он сунул ей спереди в стринги стобаксовую купюру. И назвал «фэйгалэ».