Глэдис погладила рыжую голову.
— Понимаешь. Вот отчего меня чудо ушастое понимает, а родные дочери — нет?
— А у них своих детей нет пока. Я вот только теперь поняла. Когда сына кормила… Нет, не поняла — вычислила. Подставила себя на твое место, сына, выросшего — вместо себя и сестер, по очереди. Мы дуры, правда?
Глэдис села — не по старому, обычно — на кровать. Руки сложила на коленях. Устало так… Немайн поняла — для матери месяц назад закончилось главное в жизни счастье. Чтобы ни случилось — а лучше уже не бывать. И еще кое-что.
— В доме плохо, да?
— Плохо. Так плохо, что мне и осколков не собрать. Эйлет молчит и руку баюкает. Пытаешься заговорить — кричит зверем. Гвен шашни завела, не матери — парню в плечико плачет. Хорошо, сам парень хороший. Гвентец. Тот самый, с которым Дэффид насчет Эйлет сговаривался.
— Ааа, этот. Видела. Помню. Это он Окту вытащил…
— И честный. Сразу ко мне явился. Сказал, старшая-белобрысая ему не нужна. А та, что чуть потемней, пополней, да деловитая такая — в самый раз. Мол, не бойся, мать, дальше поцелуев не зайдет. Мне жена нужна правильная! Так Гвен и не знает, что уж благословлена. Эйра не знает, куда себя девать. Стелет мягко, да плачет в подушку.
Даже Сиан стала себе на уме. Треснула семья, как старый горшок. И как мне теперь собирать осколки?
— А может, не надо? Собирать? Это глину да стекло нужно сметать веником, да за ворота, в поганую кучу. А люди сами сойдутся. Рано или поздно. Больше ничего. Я ведь не умею, с людьми-то. Могу — дать втык. Могу — позвать, в огонь. Могу настроить на работу. А подружить, дать тепло… Ну вот, разве, ему. Ему-то пока много не надо.
Крепче прижала к себе маленького.
Утром перед воротами встала колесница. Немайн собиралась в путь. Колесница готова. Плед через плечо, сын в клетчатой колыбели. Луковка на месте возницы. Викинг с конем под уздцы. Капель после ночного дождя. Две сестры.
— Мне пора в Кер-Сиди, — сказала Немайн, — пусть не насовсем. Эйра, хочешь еще дома отдохнуть?
В ответ — фырканье.
— Не могу. И ты не смогла, да? Все ласковые, а внутри упрек. Не уберегла. Знаю, виноваты мы с тобой, не они. В глаза смотреть не могу. Поехали. А то еще неделя, и повешусь в хлеву.
Почему именно в хлеву, Немайн уточнять не стала. Явилась Эйлет.
— Мне его видеть больно. Ты говорила, что я умная?
— Да. И сейчас говорю.
И кого больно видеть, нет смысла переспрашивать. Невысказанный роман с римлянином оказался несчастливым — понятно. Только…
— И зря говоришь. Не могу я ехать. И маме хоть какая помощь. Да и его увидеть, пусть мельком… Пусть по делам! Я остаюсь, прости.
— За что? За то, что ты сильней нас?
Осталось — расцеловаться, оставить весточку Анне, чтоб везла семью сразу в Кер-Сиди. И ставший вдруг неродным город отошел в прошлое. На время? Навсегда? Как уж получится. Только перестук железных шин по брусчатке. Только в ушах, эхом — шепот: «Уезжай. Но — возвращайся.»
Они стояли над мощеным двором монастырского странноприимного дома — два уже слегка посвежевших путника. Хлеб, сыр, эль и сон. Четыре простые вещи, вместе сотворяющие чудо. А стоя на крытой галерее, так весело наблюдать, как другие суетятся под дождем.
Впрочем, эль еще и языки развязывает. Но чем лезть под дождь к мокнущей братии, проще поговорить друг с другом. Пусть собеседник и поднадоел.
— Значит, ты полагаешь, что подсчет дат от Сотворения, применяемый в монастырях Камбрии, неверен?
— Не берусь, брат Теоториг. Но здесь пользуются датировками, принятыми в Риме. Они расходятся с нашими почти на сто лет. Здешние братья говорят, при снятии копии с летописи они укажут римскую датировку.
— А почему нет? Это их монастырь и их летопись. Хотя… Римская датировка, говоришь? Теоториг, кажется, мы здорово запутали мозги тому рыцарю!
Брат Теоториг, хитрец, прихватил с собой каравай хлеба и полголовы сыра. И продолжал отъедаться после выдержанного волей океанских волн поста.
— Успокойся, брат. Во-первых, рыцарь был наш, камбрийский. А не из Корнуолла. Во-вторых, он помнил победы и фею Нимуэ. Кажется, он в нее даже влюблен.
— Да, я забыл… Значит, все верно. Как думаешь, стоит ли внести явление одного из рыцарей Артура в летопись?
— В нашу — да. А со своей корнцы пусть поступают, как хотят. И вот тебе, для укрепления памяти!
Теоториг разломил свой сыр надвое. Взвесил в руках половинки и вручил спутнику меньшую.
Вот и половина пути до Кер-Сиди позади. Закончилась римская брусчатка. Солнце низко, зато близко — гостеприимная ферма Алана???. Видно, судьба ей стать заезжим домом. Больно удобно пристроилась, ровно на полпути меж двух городов.