В ту же статью Маркс включил гораздо более короткую рецензию на эссе Бауэра «Способность современных евреев и христиан стать свободными», опубликованное в «21 листке из Швейцарии» Гервега. Идея Бауэра заключалась в том, что находится еврей еще дальше от эмансипации, чем христианин: в то время как христианин должен был порвать только со своей религией, еврей должен был также порвать с завершением своей религии, то есть с христианством: христианин должен был сделать только один шаг, а еврей – два. Вновь обратившись к теологической формулировке проблемы Бауэра, Маркс развил тему, которой уже касался в первой части своей статьи: религия как духовный фасад гнусного и эгоистического мира. Для Маркса вопрос об эмансипации евреев превратился в вопрос о том, какой конкретный социальный элемент необходимо преодолеть, чтобы отменить иудаизм. Он определил светскую основу иудаизма как практическую потребность и корысть, мирской культ еврея – как бартер, а его мирского бога – как деньги. В заключение он заявил: «Организация общества, отменившая предпосылку торга и, следовательно, его возможность, сделала бы еврея невозможным. Его религиозное сознание растворилось бы, как бесплодный пар, в живом воздухе общества. Однако если еврей признаёт эту свою практическую сущность недействительной и работает над ее отменой, он работает над человеческим освобождением, имея в основе свое прежнее развитие, и обращается против высшего практического выражения человеческого самоотчуждения» [51].
Еврей, однако, уже эмансипировался по-еврейски. Это стало возможным благодаря тому, что христианский мир пропитался практическим еврейским духом. Лишение номинальных политических прав мало что значило для евреев, так как на практике они обладали огромной финансовой властью. «Противоречие между отсутствием у еврея политических прав и его практической политической властью – это общее противоречие между политикой и властью денег. В то время как первая в идеале превосходит вторую, на деле она является ее кабалой» [52]. Основой гражданского общества была практическая нужда, а богом практической нужды – деньги, этот светский бог евреев. «Деньги – бог-ревнитель Израиля, перед которым не может устоять ни один другой бог. Деньги обесценивают всех богов человека и превращают их в товары. Деньги – общечеловеческая, самовозвеличивающаяся ценность всех вещей. Поэтому они лишили весь мир, как человеческий, так и природный, его ценностей. Деньги – это отчужденная сущность труда и бытия человека; эта чуждая сущность господствует над ним, и он обожает ее» [53].
Иудаизм не мог развиваться дальше как религия, но сумел на практике утвердиться в самом сердце гражданского общества и христианского мира. «Иудаизм достигает своего апогея с завершением гражданского общества; но гражданское общество сначала достигает своего завершения в христианском мире. Только под господством христианства, сделавшим внешними для человека все национальные, природные, нравственные и теоретические отношения, гражданское общество могло полностью отделиться от жизни государства, разорвать все видовые связи человека, поставить на место этих связей эгоизм и эгоистическую потребность и растворить человека в мире атомизированных индивидов, враждующих друг с другом» [54]. Таким образом, христианство, возникшее на основе иудаизма, теперь распалось и вернулось к иудаизму. В конце работы Маркс изложил идею отчужденного труда, которую он вскоре подробно разовьет: «Пока человек заключен в рамки религии, он знает только, как объективировать свою сущность, превращая ее в чуждое, воображаемое существо. Точно так же под господством эгоистической потребности он может стать практичным, создать практичные объекты, только поставив свои продукты и свою деятельность под господство чужой сущности и придав им значение этой чужой сущности: денег» [55].
В значительной степени именно эта статья породила мнение, что Маркс был антисемитом. Действительно, беглое и нерефлексивное прочтение, особенно краткого второго раздела, оставляет неприятное впечатление. Верно и то, что Маркс и в других своих работах допускал антиеврейские высказывания, но ни в одной из них он не был столь устойчив, как здесь. На него самого нападали как на еврея многие из его самых известных оппонентов – Руге, Прудон, Бакунин и Дюринг; но практически никаких следов еврейского самосознания нет ни в его опубликованных работах, ни в его частных письмах. Один случай, произошедший во время пребывания Маркса в Кёльне, проливает некоторый свет на его отношение: «Только что [писал он Руге в марте 1843 года] здешний глава израэлитов нанес мне визит и попросил меня помочь с парламентской петицией от имени евреев; и я согласился. Какими бы отвратительными ни казались мне убеждения сынов Израилевых, взгляд Бауэра все же кажется мне слишком абстрактным. Суть в том, чтобы проделать как можно больше дыр в христианском государстве и протащить туда рациональные взгляды, насколько это возможно. Это, по крайней мере, должно быть нашей целью – и горечь растет с каждой отклоненной петицией» [56].