Кика Салви
Кика – женщина с изюминкой.
Любовные взлеты и падения разведенной журналистки
Алисе и Софии, которые совсем не считают меня странной.
И Марии Эрлинде, моей второй мамочке
Женщина никогда не должна принадлежать самой себе.
Предисловие
В своей жизни я уже проглотила достаточно оскорблений. Это первое. Стыдливая я от рождения. Это второе. Зная, что оба этих утверждения справедливы, я долго колебалась, выбирая название для книги: «Выплевывая лягушек»[1] , чтобы быть верной содержанию, или «Странная Кика», чтобы любопытствующим сразу стало ясно, что я буду стесняться того, о чем пишу, но что сама признаю свою ненормальность, не дожидаясь обвинений. Однако эта ненормальность – причина и следствие того, какая я есть и какой была.
Я никогда не могла сказать «нет», из-за чего все время впутывалась в разные истории. Я хотела сказать «нет» очень многим, но так и не смогла. Не умела. Я всегда была ласковой и отзывчивой. И, более того, ставила чувства и желания других выше своих собственных, а мысль, что я могу отказать, не поддержать, ранить кого-либо, казалась невообразимой. Итак, я уступала и бросалась с головой в море прямых или косвенных просьб, сама имея лишь одно всепоглощающее желание – быть любимой. Но всему на этом свете есть предел...
Меня не любили сильнее, ведь я вела себя глупо и была беззащитной. Мне не хватало агрессии, причем всегда и во всем. Чтобы наконец послать этих трусов, которые так издевались надо мной, в узкое плохо пахнущее отверстие. Чтобы наговорить дерзостей, грубостей и ругательств и, возможно, таким образом очистить душу.
Эта книга – конвульсивная рвота, вызванная жизненными ударами, бурлящий поток из жабищ, которые я проглотила. Это заклинание против демонов, прочищение всех моих внутренних органов. Эта книга – честная, нахальная и бесстыдная, и именно поэтому она для меня – обновление, как после сбрасывания старой кожи.
Работая над ней, я не раз вспоминала сенсационный фильм Де Пальмы «Кэрри» 1976 года. Его героиня была такой же ласковой, как и я, немного наивной, как и я, над ней так же издевались, как и надо мной, – до тех пор, пока она не спалила всех пожаром своей мести. Здесь не пишу «как и я», потому, что не дошла и не дойду до такого сумасшествия, но могу сказать, что, как и она, написанием этой книги я разжигаю свое пламя для сладчайшего очищения.
Здесь все правда, только реальные факты. С моей точки зрения, они окрашены светлыми тонами, а если у кого-то имеется другой взгляд на это и он видит все в другом свете, пусть пишет свою собственную книгу. И не нужно меня осуждать, потому что лишь сейчас я наконец вздохнула, возрожденная, без тени какого-либо неудовольствия от жизни. Многим людям будет больно, но меня это не волнует: каждый сам залечивает собственные раны. Я залечила свои ценой горьких слез, глубокого анализа и долгих страданий. Теперь я чувствую себя очищенной, легкой и свободной. Без Бога в сердце, как вы дальше увидите, но просветленная любовью моих дочерей и возможностью наконец-то жить счастливо.
А ненормальность – ее ведь можно рассматривать и как необычность, то есть непохожесть на других, я бы даже сказала – пикантность. Потому я и назвала в конце концов эту свою исповедь «Кика – женщина с изюминкой». Но это больше чем пикантная книга. Временами она жестокая, временами – бесстыдная, немного забавная... И тем не менее, все это я – и в хорошем, и в плохом.
Кика, женщина с изюминкой
Хаос
Это была уже шестая квартира, которую мы смотрели, решая, в каком же углу я, «новоразведенная», должна буду жить. Она ни по одному аспекту не была лучше предыдущих. Старая квартира, с дешевеньким ремонтом, малюсенькая и без тени роскоши и комфорта, к которым я так привыкла во времена своей славной (возможно, мне так казалось) замужней жизни. Но плата была приемлемой, совместное владение – не разорительным, принимая во внимание, что оно обеспечивало нам гараж, консьержа, постоянную охрану и восхитительный сад с цветочными клумбами у входа в дом, где, как я вообразила (ошибочно, как выяснилось), мои малютки могли бы играть в куклы, одновременно купаясь в лучах свежего утреннего солнца Сан-Паулу.
Наверное, главным достоинством был открывавшийся вид. Хотя квартира находилась всего лишь на втором этаже, из окон виден был отрезок улицы, которая начиналась у обрыва, а параллельная ей улица была, по меньшей мере, на 20 метров ниже первой. И особенно ценно то, что в поле зрения не попадало ни одного здания. Уловка для приманки клиентов состояла в том, что квартира была выкрашена в желтый, а двери, пороги, окна и потолок – в белый цвет. В этом заключалась всего лишь претензия на свежесть, но именно это делало квартирку пригодной для жилья. Паркетный пол, на первый взгляд совершенно новый, был настолько отполирован и гладок, что можно было скользить по гостиной и комнатам даже в чулках. «То, что надо», – подумала я и подписала договор.
Вернее, могла бы подписать его, если бы в придачу к моим 27 годам, двум дочерям и одному семилетнему браку позади, я имела еще и документ, подтверждающий мою платежеспособность. Отсутствие же его показывает, насколько я все эти годы была зависима и, видимо, вследствие этой зависимости, покорна желаниям и решениям моего мужа, который был старше меня на 11 лет. Вдобавок я была безработной (что исключало возможность предоставить справку о доходах) и никогда ранее не открывала никакой фирмы или чего-нибудь в этом роде. По сути, я была просто никто, папенькина дочка, только что переставшая быть сеньорой Безай. Для удобства и отчасти потакая тщеславию папы, я подписалась «Кика Салви». Когда я была еще замужем, мы с отцом договорились, что так лучше для нас: не приплетать фамилию Безай и, таким образом, оградить семейство Салви от «славы» известного уже имени и всех «приятных» ее дополнений, раз уж мы жили в таком глубоко провинциальном городке, как Кампинас. Я прибегла к помощи семьи как к первейшему и, возможно, единственному средству. А папа, гордый своими возможностями полноправного гражданина, обладающего всеми нужными документами, и исправного налогоплательщика, смог снова продемонстрировать мне крайнюю важность своего присутствия в моей жизни, сделавшись официальным съемщиком квартиры. Какое наслаждение выразилось в его сияющей улыбке от возможности лишний раз почувствовать отцовскую власть, вытаскивая свое чадо из очередной передряги! «Можешь не волноваться, дочка, я подпишу документы».
В период самых решительных перемен, когда шел мучительный бракоразводный процесс, я продолжала жить в доме мужа, участвуя в изнурительной политике добрососедства. Мы разговаривали лишь по особой необходимости – преимущественно о том, что касалось наших дочерей, а, между тем, по-прежнему спали вместе, в одной и той же комнате (огромной, 10 метров в длину и 4 в ширину, разделенной на спальню и кабинет, где находился мой компьютер, мое кресло для чтения, мой комод и громадный платяной шкаф, втиснутый в проем стены). Самое тяжелое для меня было время, когда девочки ложились спать и мы оставались вдвоем в доме с огромными комнатами, красивой мебелью из лучших салонов Габриэля Монтейру де Силва, наедине с нашей одеждой, книгами, фотографиями и воспоминаниями о жизни, которой больше не было. Царило молчание. Единственный шум, раздававшийся время от времени, свидетельствовал о недавно приобретенной привычке Эду закрывать за собой дверь в ванную, пока он принимал душ или брился (раньше дверь не была даже прикрыта).
Изредка мы обсуждали детали развода, вопросы типа: у кого останется служанка, что мы собираемся делать в новогодние каникулы и что скажем девочкам, когда с разводом будет покончено? Алисе в то время было меньше четырех, а Софии, еще малютке – чуть больше полутора годиков. Обе были слишком маленькими, чтобы мы могли поговорить с ними прямо и объяснить им ситуацию. Так что потребуются особая чуткость, терпение и забота с нашей стороны, пока они будут «переваривать неудобоваримые события», связанные с переменами внутри семьи.
1
Еngolir os sapos (