Никто не видел, как именно это произошло, известно было только, что на станции метро “Кларк и Дивижн” кто-то упал под поезд. Полиция прибыла на место происшествия через пятнадцать минут после того, как остановили движение. На рельсах нашли сумочку Розы. Все внутри было цело, только колесами поезда оторвало ручку.
Мы с отцом двигались, как сомнамбулы, когда садились в такси. Я не осознавала, что происходит вокруг, пока мы не вошли в морг. Пахло там отвратительно, кислятиной и чем-то химическим. Тело Розы, видимо, голое и переломанное, было накрыто простыней, натянутой до самого подбородка, но верхняя часть плеча оказалась открыта, и было видно, что рука оторвана. Папа тоже увидел, как страшно изувечено тело, и осел на пол. Я не кинулась его поднимать. Мы оба были в шоке.
Показалось, что я сама мертвею, окостеневаю. Разве это лицо моей сестры? Вся ее красота: розовый румянец, пухлые губы, лукавый взгляд – все пропало. Теперь это милое лицо, которое я так хорошо знала, было как человеческий череп, обтянутый чьей-то шкурой. Даже ее черные волосы, всегда любовно уложенные, потускнели, утратили блеск. Только родинка на правой щеке подтверждала, что в этом теле совсем недавно обитала душа Розы Муцуко Ито.
Я не смогла шевельнуться даже когда папа поднялся на ноги и, спотыкаясь, вышел из комнаты.
Не знаю, долго ли я так простояла, но в какой-то момент голос коронера-судмедэксперта прорвался сквозь шум вращающегося вентилятора. Он спросил, может, хватит уже, я кивнула, и он накрыл Розино лицо простыней.
– Могу я поговорить с вами, мисс Ито?
Коронер провел меня в свой кабинет. На полу и на письменном столе посреди комнаты высились стопки папок. Мне указали на деревянный стул на колесиках, который, когда я на него села, скрипнул и откатился. Все в моей жизни было непрочно и неустойчиво, даже пол в этом кабинете.
Коронер взял папку и лизнул указательный палец, намерившись перелистнуть страницу, но не перелистнул, а сразу приступил к делу.
– Ваша сестра сделала аборт. Это было недавно. Возможно, пару недель назад.
Его голубые глаза были цвета мраморных шариков, с которыми играл один наш сосед в Тропико.
– Вы ошибаетесь, – сказала я, удивив этим заявлением даже себя самое. Не в моих это было правилах, сказать хоть кому-то при власти, и особенно мужчине-хакудзину, что он неправ. Но с какой стати он упоминает такое отвратительное, преступное деяние, как аборт, когда моя сестра мертва? – Ее переехал поезд.
– Свидетельства аборта неоспоримы. Я обязан указать это в своем отчете. Но не это стало причиной смерти, которая определенно явилась результатом самоубийства.
То, что ему хватало духу решительно заявить, что Роза покончила с собой, хотя он ни малейшего представления не имел, что она была за человек, не укладывалось у меня в голове. Мне хотелось крикнуть ему в лицо, что моя сестра не стала бы себя убивать. Да к тому же за день до нашего приезда в Чикаго!
Судебный медик молча, в упор на меня посмотрел, и я поняла, что он пытается до меня донести. Она и покончила-то с собой, считал он, из-за нашего приезда – надо думать, со стыда за то положение, в каком оказалась.
– Роза так бы не поступила! – Мысленно я выкрикнула это во всю силу своих легких, но слова, слетевшие с моих губ, были едва слышны.
– Мне жаль, что именно я вынужден вам это сказать, – произнес он.
Я поняла, что переубедить его не удастся.
– Я могу забрать ее вещи?
Не хотелось, чтобы хоть что-то Розино осталось в морге.
– Все, что было в сумочке, сейчас в полиции.
– А ее платье?
– Нам пришлось его срезать. Оно было все в крови.
– Я хочу ее платье.
– Оно тоже в полиции.
Я уставилась на него. Это правда? Я не могла понять.
– Мне нужен адрес полицейского участка.
Участок располагался на Западной Чикаго-авеню, 113 – я попросила его записать адрес мне на бумажке. Сделав это, он встал.
– Что ж, – сказал он, – мы отправим тело в похоронное бюро сразу, как только получим от них запрос.
Папа ждал меня перед зданием, низко надвинув шляпу на заплаканные глаза. Было пронзительно ясно, что наша жизнь изменилась непоправимо.
С Огден-авеню мы вернулись на такси. Мне пришлось отдать водителю бо́льшую часть денег, что были у меня в кошельке. В здании на Ласалль-стрит, где Роза забронировала для нас жилье, располагалось более ста квартир, и единственная свободная оставалась на верхнем этаже. Мистер Тамура снова и снова извинялся за это, когда привез нас сюда накануне. “С жильем очень сложно, так как многие освободились из лагерей”. Но зато там было две комнаты: спальня и столовая – сущая роскошь, когда массе народу приходилось ютиться в студиях, порой даже по шести человек в комнате.