— Ах вы твари!
Я открыл не шибко-то и прицельный, беглый огонь в сторону «гранатометчиков» — дав выход напряжению, охватившему все моё естество с началом боя. Дрожащими руками, по бегущим оуновцам получилось откровенно плохо — первый, второй, третий выстрел в молоко… И только четвертым удалось зацепить одного из гранатометчиков уже в момент броска!
Совсем молодой ещё русый парень дёрнулся, но устоял на ногах. Однако бросок толовой шашки вышел неточным: она не долетела до броневика, к тому же упала сильно правее… Зато второй оуновец закинул взрывчатку точно под заднюю ось «бэашки»!
— Уходи!!!
Правую руку вдруг что-то обожгло; не обращая внимания, я закричал мехводу, отчаянно махнув рукой — и боец меня понял, резко дав газку… Тол рванул позади броневика, крепко тряхнув машину — а сильный толчок воздуха бросил меня на спину.
Спасая от второго, более точного выстрела — пуля ударила в кирпичную кладку точно над моей головой.
Первого выстрела я не услышал в горячке боя — вот почему с каждым мгновением все сильнее жжёт бицепс… Про стрелка-оуновца я просто забыл. Однако же боль словно отрезвила меня, как-то успокоила что ли. Привалившись спиной к стене и даже не пытаясь встать, я поднял пистолет на уровень глаз — совместив планку мушки и прорезь целика на одной линии с головой вражеского стрелка.
Между нами метров тридцать от силы…
Одновременно с тем сердце моё словно замерло, а в груди захолодело — оуновец уже передернул затвор карабина; третьей пулей он не промажет… Я это не сколько понял, сколько почувствовал — и все равно неспешно, даже как-то мягко потянул за спуск.
Голова врага дёрнулась, откинулась назад — и неестественно выгнувшись, стрелок рухнул спиной наземь. А я только теперь выдохнул, как-то даже удивленно таращась на срезанного мной нациста. Неужели попал⁈
А ведь стоило мне хоть чуть-чуть дернуться, качнуться — и пуля ушла бы в сторону…
Над головой захлопали частые пистолетные выстрелы — из окон здания, служащего нам импровизированным командным пунктом, наконец-то открыли огонь поляки. Впрочем, как долго длится огневой контакт? Минуту, полторы от силы? Ощущение времени у меня сильно сбилось — оно и понятно, всё-таки первый бой… Ляхи срезали целящегося в меня гранатометчика, успевшего достать пистолет из кармана и придерживающего раненого товарища. Столь же молодой оуновец, он не сразу нажал на спуск — занервничал, испугался? Шок первого боя, как и у меня? Не успел дослать патрон, не снял с предохранителя? Просто растерялся? Не знаю… Против броневика парень действовал умело, грамотно — но может и духа ему хватило лишь на отчаянный рывок к броне и бросок толовой шашки?
Так или иначе, поляки срезали обоих; вновь застрочил «дегтярев» броневика, открывшего огонь вдоль улицы. «Бэашка» теперь сдает назад, уже практически потухшей кормой к КП, не прекращая палить из пулемёта — невольно прикрыв огнём и нас с начштаба… Дубянский рывком поднялся на ноги и с трудом ввалился в дверной проем, кивком головы приглашая за собой. Бледный от боли, он упрямо закусил губу, не выпустив нагана из пальцев; разрядив остаток обоймы в сторону оуновцев, вновь показавшихся из-за угла соседнего дома, я нырнул вслед за товарищем.
— Обоих подковали, мрази!
Василий Павлович добавил ещё парочку непечатных, крепких выражений, после чего обернулся ко мне — и неожиданно подмигнув, с лёгким оттенком бравады заметил:
— Ничего, мы им также крепко врезали — так что ли, Пётр Семеныч⁈
Мне осталось лишь молча кивнуть, на что начштаба добавил:
— Стрелка хорошо уделал, прямо в лоб! Взял себя в руки, а то ведь по началу-то растерялся… Да с кем не бывает, Семеныч, война! Бывал в бою раньше, нет — а когда от риска отвык и пули над головой засвистели, то и руки невольно затрясутся… Верно я говорю?
— Верно…
Я отозвался эхом, не желая развивать разговор. Настоящий Фотченков — командир боевой и бывалый, в Испании в танках сражался, был ранен. Но для меня это первый бой, едва не ставший последним… Хотя в сущности, какой это бой по сравнению с тем, что уже кипит на высотах? Ну, судя по звукам артиллерийской канонады уже кипит… Да никакой! Так, мелкая стычка, перестрелка с террористами. Думаю, подготовленные солдаты тем же числом нас обязательно положили бы.
— Жаль только Сорокина, хороший был малый.
Василий склонился над погибшим командиром машины, чьи глаза, увы, уже неподвижно замерли — устремив свой взгляд в потолок. Вместе с начштаба мы с трудом сдвинули его в сторону, освободив проход, Дубянский забрал револьвер погибшего — а я указал на окровавленное плечо товарища: