В этот момент я вдруг отчетливо понял, что должен спасти этих двух молодых парней, вчерашних пацанов — и будущих отцов. Пусть хотя бы их дети узнают, что же это такое — «отец», и как им все-таки быть!
— Ну, тварина…
Рывком выпрямляюсь, закинув пулемет на противоположную стенку ячейки. У меня есть считанные мгновения, пока курсовые пулеметы «юнкерса» уже не могут нас достать, а бортовой стрелок еще не успел прицелиться… Крепко схватившись за приклад, наваливаюсь на пулемет всем весом — спеша утопить сошки в неожиданно легко подавшийся бруствер. После чего плавно тяну за спуск…
Интуитивно задрав ствол пулемета вверх — так, чтобы ударить с упреждением по курсу бомбера.
— Да-а-а!!!
На этот раз трофейный машинегевер поддался мне; выпустив короткую, пристрелочную очередь, длинной я догнал правое крыло «лаптежника». Вспышки бронебойно-зажигательных пуль заплясали на дюралюминии, перехлестнув его на всю ширину! Тут же раздался негромкий вроде хлопок — а самолет вдруг резко завалился на правое, неожиданно задымившее крыло.
Да оно же горит! Неужели я смог задеть топливный бак?
— Ура-а-а!
Я продолжил давить на спуск, пока пулемет вдруг не дернулся в руках и не замолчал — и только теперь я почуял сильные удары сквозь бруствер. Неожиданно и резко обожгло под ключей; левый бок стал нестерпимо печь. Я слишком поздно заметил огоньки на раструбе кормового пулемета «юнкерса»… И с удивлением отметил, что в ленте собственного МГ-34 еще достаточно патронов.
Видимо, очередной патрон пошел на перекос — ведь ленту при стрельбе должен придерживать второй номер, это же обязательное условие…
Это была последняя более-менее внятная мысль — непослушные пальцы выпустили пистолетную рукоять машиненгевера, а сам я словно бы поплыл в воздухе… Толчок в спину показался вполне себя мягким, а небо над головой — безбрежно голубым.
Только почему-то смотрю я на небо словно бы со дна колодца…
…- Где он⁈
Акименко невольно усмехнулся при появлении в блиндаже КП полкового комиссара Макарова. Легок на помине…
— Кто он, товарищ комиссар?
— Комедию не ломай, капитан! Где Фотченков⁈
Комбат вновь усмехнулся — невесело, горько:
— В госпитале у поляков.
— Ну так вызови его сюда, срочно! У меня приказ снять Фотченкова с командования сводной группы и бригады, и его скорейшем прибытии в расположение штаба армии! Приказ за подписью комкора Голикова и бригадного комиссара Захарычева!
Переведя дух, Макаров перешёл с крика на чуть более спокойный тон:
— У Петра Семёновича огромные проблемы. Он такую кашу заварил! Не знаю чем все кончится и как обернётся конкретно для него… По особому отделу приказа на арест пока нет — но Голиков рвёт и мечет!
— Опоздали вы, товарищ комиссар. Фотченков тяжело ранен при налете немецких бомберов, поляки сейчас за его жизнь борятся.
— Ч-что-о⁈
Кирилл Дмитриевич едва не ляпнул в сердцах «что слышал!», но сдержался. Макаров, между тем, негромко, совсем другим тоном уточнил:
— Это что выходит, немцы вас бомбили?
Едва сдерживая раздражение (глаза разуй, вон воронки от бомб ещё дымятся на позициях!), Акименко уточнил неестественно вежливым тоном:
— А вы сами-то как добрались, товарищ батальонный комиссар? Там на Тарнополь штук двадцать с лишним бомберов пошли, как минимум две эскадрильи. Да ещё истребители прикрытия…
— Мы⁈
Макаров переспросил совершенно растерянным тоном — после чего все же уточнил:
— Так ведь нас Шарабурко ещё ночью отправил к вам на помощь — все горючее, что тыловики подвезли, нам в баки залил. Мы ко Львову подошли, как раз когда немцы бомбить начали…
Услышав про «помощь» капитан (после ранения Фотченкова автоматически заменивший комбрига), заметно оживился:
— Помощь? Помощь — это очень хорошо… Значит вы не один прибыли, товарищ комиссар?
Макаров, уже чуть пришёл в себя — и ответил с некоторым оттенком самодовольства:
— А как же? Семнадцать оставшихся «бэтэшек» твоего батальона привёл, товарищ Акименко! Да ещё шесть тягачей с сокорокапятками и расчётами, группу химических танков… И полнокровный кавалерийский эскадрон.
— А где все располагаются⁈