В те дни они были неразлучны и говорили о многом. Только разговоров о будущем Эллисив избегала.
Они часто сидели в покоях епископа, занимаясь рукоделием, или бродили по острову.
Кроме церкви и построек, где обитал епископ, на острове находилась еще и усадьба Торфинна ярла, она была расположена между кладбищем и проливом. Усадьба состояла из большой гридницы и примыкавших к ней домов поменьше.
Еще до того, как Харальд отправился в поход, Эллисив представился случай познакомиться с домом ярлов. Их пригласили туда в гости. Суровый и неприхотливый когда-то, Торфинн позаботился, чтобы в преклонные годы у него было удобное жилище. Теплый воздух, идущий из соседнего помещения, где был очаг, обогревал гридницу. Вода шла прямо в дома, неподалеку стояла баня.
На Борге были и другие жилища. Они занимали восточную часть острова, в них жили люди ярла или епископа.
Мария первая заговорила о Харальде и о будущем.
Утром все было окутано туманом. Но в полдень проглянуло солнце.
С утра Мария решила освежить в памяти свои познания: ей захотелось проверить, помнит ли она славянскую грамоту, которой Эллисив обучала ее в отрочестве. Они достали главное сокровище Эллисив, привезенное ею из Киева, — Псалтырь и Четвероевангелие. Обе с радостью убедились, что Мария, как и прежде, бегло читает по-славянски.
Когда туман поредел, они поднялись по длинному склону на самый высокий уступ, нависший над морем.
Сверкающие волны выскальзывали ид тумана, еще не рассеявшегося внизу, они дыбились на отмели и разбивались об отвесную стену уступа. Эллисив и Мария разглядели торговый корабль — он шел с юга, мерно работали весла.
— Они, наверное, знают об отце больше, чем мы, — сказала Мария, показав на корабль.
— Вряд ли, — возразила Эллисив. — Ведь прошло неполных три недели, как он отплыл.
— Ты же знаешь, отец все делает стремительно. — Мария улыбнулась. — Я думаю, мы вот-вот получим от него вести.
Эллисив молчала, ее взгляд был прикован к туману, к волнам у подножия уступа.
— Ты не веришь, что отец победит? — вдруг встревожилась Мария. — Потому ты молчишь?
— На все воля Божья, — нехотя отозвалась Эллисив.
— Ты не должна сомневаться! — с укором сказала Мария. — Только не ты! Ведь ты его знаешь. Пусть сомневаются другие.
Эллисив повернулась к ней.
— А кто сомневается?
— Те, кому снились перед походом дурные сны.
— Я не думала, что ты знаешь об этих снах.
— Ну что ты! Как же я могла не знать о них? Все только об этом и говорили, когда мы покидали Солундир.
Но отец не может потерпеть поражение, он этого не допустит. Я знаю, что не допустит. Он скорее умрет. — Мария запнулась и умолкла, последнее слово как будто повисло в тишине.
Спокойное лицо Марии исказилось, словно от муки, — Эллисив вспомнила: такие лица бывают у воинов, получивших смертельный удар.
Она поняла, что, обронив случайно эти слова, Мария вдруг осознала то, что может произойти.
— Мария…— Эллисив обняла дочь.
— Скажи, что отец не умрет! — Теперь в голосе Марии звучал страх. — Скажи, что этого не случится! Только не говори, что все в воле Божьей.
Эллисив медлила, она с трудом овладела своим голосом:
— Отец все предусмотрел. У него есть основания рассчитывать на победу, если она зависит от человека. Но судьба не всегда в руках человека, и нам остается только молиться за него.
— Так давай молиться. — Голос у Марии снова стал спокойным, но в глазах затаился страх.
С того дня Мария неотступно возвращалась к этому разговору: теперь ей тоже снились зловещие сны.
Сеча, кровь, сражающиеся воины, и среди них как будто ее отец.
Своего жениха, Эйстейна Тетерева, она ни разу не помянула — да и неудивительно, ведь она едва знала его.
Зато битву Мария описывала так живо, что Эллисив становилось жутко. Как можно, не видев ни одной битвы, так точно ее описать?
Вскоре Эллисив уже нигде не находила спасения от терзавшей ее тревоги. Ей не было покоя ни в церкви, ни тем более в гриднице епископа. Она через силу разговаривала с людьми, но еще тяжелее ей было оставаться одной.
Однако она старалась подбадривать Марию.
На третий день после их разговора о смерти Харальда к Боргу пристали два торговых корабля. Мария стала упрашивать мать спуститься с нею на берег, чтобы узнать, нет ли вестей из Англии.
— Если у них есть для нас новости, мы и так их скоро узнаем, — отговаривалась Эллисив.
Но Мария не уступала. И хотя им не пристало проявлять свое нетерпение, Эллисив поддалась на уговоры дочери. Правда, она взяла с собой несколько человек из дружины епископа — сам епископ и двое из его священников уехали на Россей, — так что к пристани отправилась небольшая процессия.
Мария так торопилась, что Эллисив напомнила ей о степенности, которая подобает дочери конунга. Мария остановилась, глаза у нее были какие-то отрешенные.
— Надо спешить! — воскликнула она. — Ты разве не слышишь?
— А что я должна слышать?
— Боевые крики, лязг оружия.
Эллисив пристально посмотрела на дочь. Мария была такой же, как всегда, если не считать этого отрешенного взгляда. Но раз она говорит такое, значит, она не в себе.
— Я ничего не слышу. Осторожней! — прибавила Эллисив. Они спускались к берегу по крутому склону.
Мария продолжала бежать по неровной и узкой тропе, Эллисив старалась поспевать за дочерью. Она боялась, что в таком состоянии Мария может оступиться.
— Отец! — Мария вдруг остановилась как вкопанная.
Этот крик прозвучал, словно мольба о помощи.
Мария пошатнулась, Эллисив поддержала ее.
Но Мария уже сделала шаг и, споткнувшись, покатилась по склону.
Люди входили и уходили, они тихо переговаривались, бросали украдкой взгляды на Марию.
В покоях епископа горел очаг и было нестерпимо жарко.
Мария неподвижно лежала на лавке.
Лицо у нее было залито кровью. Смывать кровь было бесполезно — она все текла и текла. Кровоточили раны, кровь бежала из носа и изо рта.
Одна рука была вывернута.
Но Мария дышала, в горле у нее что-то булькало.
Эллисив, оцепенев, смотрела на кровь.
Падение Марии не казалось особенно опасным. Склон, с которого она скатилась, был не очень высок. Наверное, все не так ужасно, как представляется на первый взгляд.
«Отец!»— крикнула Мария. Что она тогда видела?
Господи! Нет, бесполезно взывать к Богу, если ты пренебрег его волей.
Нужно перевернуть Марию вниз лицом, чтобы кровь изо рта и носа текла свободно.
Эллисив встала и перевернула Марию. Если б она хоть намного владела лекарским искусством!
В покоях было настоящее пекло.
— Кто велел растопить очаг? — сердито спросила она служанку, стоявшую рядом с ней.
— Вы сами так приказали, королева Эллисив.
Дыхание Марии становилось все более затрудненным.
— Королева Эллисив, дозвольте мне подойти! — властно произнес чей-то голос.
Эллисив медленно обернулась.
Это был тот странный священник, который избегал приветствовать ее.
— Где епископ Торольв? — рассеянно спросила она.
— Уехал на Россей. И с ним все священники. Разрешите мне подойти?
Эллисив забыла, что епископ в отъезде.
— Ты умеешь врачевать? — спросила она.
— Нет. Но нельзя же, чтобы ваша дочь умерла без причастия.
Эллисив посторонилась.
В его голосе не было сострадания — возможно, именно это и вернуло ей ясность мысли. До тех пор у нее перед глазами все дробилось, как отражение на воде, тронутой рябью.
Пока священник бормотал латинские молитвы, Эллисив сидела, обхватив голову руками, и пыталась осознать случившееся.