Ворота Главного цветоводства распахнуты, скрипят на петлях, там внутри голая земля, битые стекла оранжерей, мерзость запустения.
В пивной напротив ратуши сидят мужчины, пьют и поют, притоптывая в такт:
— Эй, хозяйка! — кричит один. — Еще по кружке!
Хозяйка приносит еще по кружке.
— Вчера, — говорит другой, — они меня заставили обедать глубокой ночью.
— Это что, — говорит третий, — меня они так запутали, что я все в ретортах передержал и перепортил.
— Это что, — говорит четвертый, — вот диспетчер запутался — да два поезда под откос, это похлестче.
— Это что, — говорит первый, — штука в том, что ни у тебя, ни у тебя, ни у тебя, ни у меня нет завтра, куда-то оно девалось.
— Хозяйка! — кричит второй. — Еще по кружке!
— Друзья! — говорит Дубль Ве, входя. — Как вам не стыдно! Совесть у вас есть? Почему вы не работаете? Почему пьянствуете?
— А зачем нам идти на работу, — спрашивают у него, — и почему нам не пьянствовать, когда у нас нет завтра? Когда у нас одно бесконечное вчера и впереди и сзади!
— Это не оправдание! — говорит Дубль Ве. — Это временно, мы это отрегулируем. Вы не имеете права оставлять вашу работу, нужную для общества.
— Брось, Дубль Ве, — говорят ему.
— Хозяйка! — кричит третий. — Еще по кружке! Выпей с нами, Дубль Ве.
— Сейчас пришлю за вами автобус, — говорит Дубль Ве, — и вы поедете на работу. — Он уходит.
— Какие странные пошли болезни, — говорит второй из мужчин, прихлебывая пиво. — У моего соседа вскочили на теле черные пузыри, и он умер.
— А, это в старину была такая болезнь, — говорит третий. — Называется черная оспа.
— А у меня, — говорит четвертый, — опухоль под мышкой, и что-то я себя плоховато чувствую.
— Да, и такое было когда-то, — говорит третий. — Называется бубонная чума.
С улицы доносится сирена.
— Автобус пришел.
— Зовет.
— Зовет…
— Хозяйка! — кричит тот, у кого бубонная чума. — Еще по кружке!
Шофер входит.
— Ну что же вы? Дубль Ве велел, чтоб сразу ехали.
— Эх, парень! — говорят ему. — Куда ехать-то? Во вчерашний день? Садись лучше, выпьем. Садись, не ломайся! Новую песню знаешь? Давайте дружно:
Решительный момент: выясняются отношения
И распределяются портфели
— Сейчас у нас все получится, — сказал Элем. — Вот я вам объясню. Дубль Ве может быть главным, только когда время идет вперед. В теперешних условиях он не популярен. Теперь править буду я, труля-ля. А вы мне будете помогать.
— Эники-беники, что он говорит? — спросил Гун у Эно.
— Глупости он говорит, — ответил Эно. — Говорит не обдумав, не продумав, не учтя, не взвесив.
— Как он смеет так говорить, когда главный — я, я, я?
— Ну разумеется, Элем! Если будете говорить глупости, мы с вами не играем!
— Но послушайте, — шепнул Элем.
— Нет, вы послушайте! — шепнул Эно. — Кто может править, когда время сошло с ума? Только сумасшедший! Кто самый сумасшедший? Он! Я все учел и взвесил и заявляю это с полной ответственностью.
Громко он сказал:
— Вы не знаете степени популярности нашего Гуна. Народ уже слагает песни на его любимые слова.
— Но у него нет качеств правителя!
— Доверьтесь моему опыту: когда человек становится правителем, у него откуда ни возьмись являются и качества. Одно без другого не бывает.
Гун закапризничал:
— Вот видите, Эно, а вы говорите — все передо мной преклонятся. Вот видите, какой он. Может, вы тоже в глубине души хотите быть главным, кто вас знает.
— Нет, — сказал Эно. — Я взвесил. Мне в главных будет скучно. Против кого я тогда буду интриговать, против себя? Смешно. Главным будете вы, а мы с Элемом министрами. Я — министр склок, а он — авантюр.
— Как! — сказал Элем. — В такой богатой ситуации — и только министерский портфель?
— Берите, — сказал Эно, — а то и портфеля не будет! Между нами говоря, какой вы такой уж особенный авантюрист? Я, старый склочник, сто очков вперед вам дам. Кто Гуна нашел и воспитал? Берите портфель, а то оба возьму. Берете?
— Черт с вами, беру. Может, что-нибудь из этого получится.
— И больше никаких министерств не надо, — сказал Эно. — Втроем управимся.
Всегда, всегда первый предмет забот — мальчишки
Рассылая воздушные поцелуи, Гун вышел из ратуши. За ним шагали дюжие мужики в рыжих пиджаках.