Все смеются, и ненадолго восстанавливается мир. Только одна женщина, не обращая внимания на перепалку, продолжает колотить грязное белье о цемент.
Но ее никто не задевает: решительное выражение точеного лица всех отпугивает. Вдруг в тишине раздается ее высокий, похожий на птичий, голос:
— Вы только посмотрите, что наделал этот старый бездельник!
Она выворачивает наизнанку штаны, которые держит в руках. Все сразу признают штаны ее тестя, престарелого калеки, и смачно смеются, сыплют едкими шуточками.
Но очень скоро веселье стихает, и только женщина с птичьим голосом продолжает приговаривать:
— Грязный старый козел!
Старуха замечает, что некоторые уже заканчивают стирку, и спешит снова привлечь внимание к себе.
— Так угадайте же, кто возвращается?
Все молчат.
Не обескураженная этим, старуха продолжает:
— Вы знаете А Лан? Вот она и возвращается.
Женщины впиваются глазами в старуху.
— Не может быть, А Лан не посмеет. Давно о ней ничего не слышно, говорят, муж выгнал ее. И правильно сделал!
— Ну, ты, змея! Разве можно винить женщину в том, что она родилась на свет с проказой?
— Родилась, кто сказал родилась? Я всегда говорила, что зеленщик не должен выдавать замуж дочь, когда всякому, у кого глаза больше булавочной головки, видно, что у нее пальцы скрючены. Ведь это первый признак болезни. А кто, скажите, может осуждать человека за то, что он не желает спать с прокаженной? Человек солидный, работает в велосипедной мастерской, при деньгах.
Старуха в восторге от того, как приняли ее новость.
— Я думаю, она хочет умереть среди родных, вот и возвращается. Ведь самое главное — умереть в родном доме.
При мысли об умирающей прекрасной молодой женщине старуха изо всех сил начинает колотить по белью.
— Что же с ней будет? Как ей жить?
— Ее мать ушла в монастырь, а монастырь тот не из богатых.
— Да не волнуйся ты за нее, дурочка! Она всегда может найти работу в баре.
— Или потребовать месячное пособие по социальному обеспечению. Вот Таны живут и жиреют на эти денежки. А у А Лан больше прав.
— Кстати о Танах, видели их младшую? Ходит в юбочке до самой этой самой, уже пошла по скользкой дорожке. Попомните мое слово, влипнет она в историю! Как говорится, подает мясо прямо на тарелке.
— Не язви, змея! Все знают, что твоей дочери нечего показывать, даже если бы она и захотела.
— Что мать, что дочь.
Это было уже чересчур. Старуха забрала свою скамейку и удалилась.
Вслед за ней стали расходиться и остальные женщины.
С. Раджаратнам
ТИГР
Фатима окунулась в прохладную мутно-желтую реку, и ей показалось, будто широкие золотые ленты воды, вспыхнувшие под лучами заходящего солнца, медленно обвились вокруг тела. Фатима пошла назад к берегу и остановилась в том месте, где вода доходила ей только до пояса. Под мокрым саронгом, прилипшим к полному коричневому телу, обрисовались налитые груди и округлый живот беременной женщины. Скуластое лицо утратило выражение мрачной чувственности, присущее лицам малайских женщин, а подернутые грустью непроницаемо черные глаза как бы смотрели внутрь самой Фатимы, где билась новая жизнь.
Фатима тряхнула головой, распустила черные блестящие волосы и подставила их шепчущему ветерку. С того места, где она стояла, деревня, скрытая кустарниками и высокими деревьями, не была видна. Ни единого звука не доносилось оттуда. Перед Фатимой расстилался ковер из густой высокой травы.
Вечер выдался тихий. Воздух застыл в неподвижности. Лишь изредка доносился крик одинокой водяной птицы или зловеще хлопали крыльями совы, пробуждающиеся ото сна. Или крыса с легким всплеском ныряла в воду, шелестели в высокой траве и кустарниках какие-то маленькие зверьки. Пахло луговыми цветами, травой и болотом. Фатима вдруг почувствовала себя очень одинокой и очень заброшенной, будто очутилась в первозданном хаосе, когда земля еще была топким болотом и кишела отвратительными чудищами.
Поэтому низкое вибрирующее рычание тигра, которое вдруг услышала Фатима, вначале лишь усилило иллюзию. Лишь когда тигр взревел, Фатима поняла, что это действительность. Массивная голова тигра, торчавшая из травы, прижатый к земле загривок были всего в каких-нибудь двадцати ярдах от женщины. Солнце высвечивало зловещий блеск пристальных желтых глаз, настороженные уши. Тигр повернул голову, зарычал, обнажив красный язык и желтые клыки, похожие на обрубленные сучки дерева.