1. Почти тысячу лет назад
Все дальше и дальше вилась тропинка, едва заметная, а постороннему глазу и вовсе было не усмотреть ее среди леса: не всякий знает, какая травка под ногами сможет расти, какой цветок будет цвести на примятой земле. Дуб с рассеченной надвое вершиной ударом молнии появился неожиданно, и тут упруго ударило в грудь, толкнуло – черным, чужим. Агапка приостановилось, отдышавшись, быстро-быстро зашептала слова, чтобы сбить волну чужой силы.
Бабушку Дарену здесь нашли. Ее старческое худое тело лежало у самого дуба, обгоревшее и изогнутое, сломанное так, что мужики, увидев его, отшатнулись в ужасе: черный знак Живы предстал перед ними, и лучами его были вывернутые ноги и руки Дарены. Вокруг – густая зеленая трава, такая свежая, будто и не было здесь никакого горения, или было так давно, что трава успела подняться. Но все знали: еще утром Дарена в огороде была, еще и теперь вот от тела пахнет паленым. Приглядеться: то ли дымок вьется, то ли это душа не хочет покинуть тело, хотя и крещеного насильно.
Бабушку похоронили три дня назад. Говорили, она только сверху обгорела. А кровь словно выкипела. Или по ранам вытекла. Да шепнул Прохор Агапке (знает, знает старый), что те раны под коленями и под локтями не только ради того были, чтобы руки-ноги в знак Живы скрутить, – жилы из рук-ног вытащили. Ох, все знала Дарена, и свою смерть видела сквозь светлый день. Всё вышло, как и предсказывала.
– От Перунова дуба на восток беги, не сворачивай. Почуешь тропинку под ногами, подскажу тебе, как смогу. Через болото пройдешь, на остров выйдешь. Там ищи Велесов камень. Верх его пока только видно, камень будет расти на смену загубленных. Там все найдешь. До убитого Велеса-большого не ходи. Нельзя тебе туда, смерть там твоя, и Крест не сбережешь.
Да как же туда не пойдешь, к Велесу-большому, если ее Сава на той стройке помощником у самого Кузьмы? Кто же ему полдник принесет? Вот лето отработает, Кузьма его в мастера возьмет. Сейчас много (ой, как много!) из камня строят. То все же не на одной полоске земли пятью душами сидеть, нынче строителям платят хорошо, желтой монетой.
Строят… На все их места свозят камни, роют землю. И дома высокие ставят, а за стройкой наблюдают черные люди, в черной одежде, лица скрывают. Все меньше воздуха им остается, все глубже в лес отступают... В округе третий Велесов камень под землю закопали.
Их камень, Велес-большой, дровами обложили, подожгли. Целую неделю везли дрова, а пока пылал огонь, шесть бочек на двести ведер доставили. Бочки подняли на настилы, заполнили водой. И когда накалили сильно Велес-большой, тогда опрокинули все бочки с водой разом. Говорят, такой план был у черного монаха: от пламени и воды камень расколется на множество осколков, а их вложат в стены монастыря.
От Велеса-большого с шумом рванулся вверх столб пара, словно яростно выдохнул разъяренный бог. Да и не просто выдохнул – плюнул одним огромным осколком, да так, что семерых мужиков вместе с опрокинутой бочкой тем плевком снесло с настила далеко на пыльную площадь, а старшего прижало горячим камнем, расплющило.
Только единственный осколок и отдал Велес-большой. Порешили: копать под камень, чтобы он вошел в землю и стал основой под угол монастыря.
... Агапка бежала лесом, потом через болото, словно держалась за невидимую ниточку – не обманула бабка Дарена, вела сквозь заросли. Вода в болоте холодная, да только ногам босым холодно, а Агапке жарко. Увидела заветный островок, сердцем почувствовала: он это. Ступила на твердую землю – и снова, как окатило ее чем, почувствовала необычайную волну мощной силы. Упала на колени, склонила голову. Так, на голых коленях, подобрав в руки подол платья, дошла до замшелого валуна. Осторожно, будто был он страшно колючий или горячий, погладила его шершавый верх. Рука дрожала.
Будто откликнулся камень живой теплотой, и, казалось, легкой дрожью. Признал. На камне увидела волосяной шнурок и крест на нем: большой, глиняный, с равными углами, так сделан, что будто это просто кружок был с четырьмя небольшими просечки. Знала – непростой крест, в нем от посторонних глаз спрятан под обожженной глиной знак Живы. Нацепила на шею, подождала. Ничего не случилось.
И заторопилась то же тропинкой обратно.
Уже когда отошла от Перунова дуба, вдруг почувствовала: на нее смотрят. Глаза злые-злые. Зверь так не глядит. И человек простой не сможет так: чтобы нельзя было узнать, с какой стороны выслеживают. Только они так могут – те, из Тьмы. По коже мурашки побежали, на голове кожа стянулась. Однако вспомнила слова Дарены: «Только ты их взгляд чуять можешь. Покажешь им это – они узнают, что крест на тебе. А будут знать – погубят. Нынче за ними сила и власть».