– Вот поэтому-то, папа говорил, они его и недолюбливали. Лили клялась, что он младше ее на десять лет, а выглядело, будто бы на все двадцать. Вот все и думали, что он женился на тетушке из-за денег.
Я все смотрел и смотрел на расплывающееся изображение. Узкое лицо, темные, глубоко посаженные глаза, застывшая, загадочная улыбка…
«Вот тайны, что я сохранил».
– Дети?
– Нет, ни одного. И ни одного родственника Уилла никто не видел. Человек-загадка. Никто не знал даже, чем он зарабатывает себе на жизнь.
– Догадываетесь, о чем я теперь спрошу?
Она весело рассмеялась, и, стоя на кладбище, я почувствовал в этом смехе странную жестяную нотку.
– Упоминал ли он когда-нибудь о том, что в юности подвизался на побегушках у охотника на чудищ? Ни разу – во всяком случае, ни о чем подобном мне не известно. Но в том-то и дело, что все, кто мог бы порассказать об этом, уже мертвы…
Мы помолчали. Меня одолевали бесчисленные вопросы – и ни один из них я никак не мог задать.
– Итак, дом сгорает дотла, а Уилл пропадает без вести, – наконец сказал я. – Это, получается, было – когда? Через два года после ее смерти, то есть – в пятьдесят втором?
– Вроде того, – кивнула Элизабет.
– И пятьдесят пять лет спустя его находят за тысячу миль отсюда в сточной канаве.
– Ну, – улыбнулась она, – я же не обещала объяснить вам всего.
Я вновь поглядел на надгробие.
– У него, – сказал я, – кроме нее, никого не было. Возможно, после ее смерти он просто тронулся умом. Вот и спалил дом и бродяжничал следующие пятьдесят лет, – я горько рассмеялся и покачал головой. – Забавно все-таки… Вот сейчас я ближе к истине, чем когда-либо, а чувство такое, будто истина от меня все дальше и дальше.
– По крайней мере, – утешительно проговорила Элизабет, – теперь вы знаете: хотя бы то, что он писал про нее, – правда. Лили Бейтс существовала, и в 1888 году ей действительно было тринадцать… И человек по имени Уильям Джеймс Генри тоже существовал.
– Допустим. А все остальное, что он писал, по-прежнему может быть и выдумкой.
– Да вы, кажется, разочарованы? Как будто бы то, что монстров не бывает, вас не радует!
– Я и сам уже не знаю, что меня радует, а что – нет, – сознался я. – Расскажите мне еще что-нибудь о Лили. Были у нее братья и сестры, кроме Реджи?
– Если и были, я о них ничего не знаю. Знаю только, что выросла она в Нью-Йорке. Ее отец – мой прапрадедушка – был финансистом; серьезным финансистом, уровня Вандербильдта.
– Дайте-ка угадаю. Она умерла, дом сгорел, и тогда ее банковские счета обнаружили выметенными подчистую?
– Ничего подобного. Никто после ее смерти не тронул на них и цента.
– Альфонс, как я погляжу, из Уилла был тот еще. Говоря откровенно, перед ним могли бы и извиниться.
– Было уже слишком поздно, – сказала она. – Тетушка Лили уже умерла… а Уилл – исчез.
Вот и все, думал я, пока самолет нес меня назад во Флориду. Вот я и получил, что хотел. Я знал и без того, что монстров не бывает, и что видные ученые, монстрологи по специальности, никогда не гонялись за ними по пятам. Дело было вовсе не в дневниках (хотя я и не мог отрицать, что те меня заворожили); дело было в самом Уилле Генри.
Я вновь засел за дневники. Монстров могло и не быть – но вот Лили Бейтс была. В пожелтевших записках лежали погребенными улики, которые могли бы привести меня к Уиллу Генри – к причине, по которой я так стремился его понять. То тут, то там между строк сверкали алмазы фактов – головоломка реальности, переплетшейся с безумием. Его жизнь и эта ее странная хроника требовали объяснения – и теперь я был более, чем когда-либо, тверд в намерении его получить.
Все мы охотники. Все мы монстрологи. Так пишет Уилл Генри ниже, на страницах, что принадлежат его перу. И что касается лично меня – он совершенно прав: чудовище, за которым охочусь я, не так уж и отличается от того, что чуть не погубило его самого – и его наставника.
Пеллинор Уортроп искал свой Святой Грааль; а я ищу мой.
Гейнсвилл, Флорида,
апрель 2011 года.
Больше нет спасения от людей.
Ушли чудовища,
Ушли святые,
Ушла гордость.
Остались только люди.
Книга седьмая
Objet Trouvé[2]
Часть первая
«Крайне опасный яд»
Спустя несколько лет моей службы монстрологу я решился обратиться к нему с мыслью, что показалась мне достойной внимания: записывать, в интересах последующих поколений, наиболее выдающиеся эпизоды из его практики. Безусловно, я вынужден был дождаться сперва, пока его настроение станет чуть получше обычного. Ибо докучать Пеллинору Уортропу в момент, когда его успел настигнуть один из частых приступов меланхолии, было делом небезопасным для моего бренного тела. Однажды, когда я был настолько неопытен, что совершил, на свою беду, подобную ошибку, он запустил мне в голову томом шекспировских трагедий.