Несколько секунд во дворе клубами стояла пыль. С треском рухнуло дерево. Потом пыль осела, и стало видно, что серая химера придавливает к земле крупного и изрядно подранного боевого петуха.
— Довольно, назад, — лениво произнес Афанасий.
Чертяка снова оказался за его плечом.
На шум выскочила прислуга, сзади, держась за сердце, бежал князь.
Афанасий сосредоточился и обратился к силе своей крови. И почувствовал фамильяра.
— Иди-ка сюда, дружочек, — отдал он приказ.
Петух засеменил к нему на куриных лапах.
— Облик смени на человеческий.
Черт уставился на него испуганными глазами, но тут же опустил взгляд.
— На колени, голову ниже, руки за спину, — Афанасий критически осмотрел черта, — ну, более-менее… Вот так черт стоит перед колдуном. Запоминай, второй раз повторять не буду.
К ним подбежал князь.
— Что тут происходит? — воскликнул он, переводя дух.
— Черта вашего воспитываю. Что, непослушен стал?
— Меня слушает… — пробормотал князь, — а вот сыновей совсем не хочет…
— Видать, не всех, меня-то слушает.
Князь горестно вздохнул и оглядел погром во дворе.
— Я же просил не брать свою бестию…
— Уж простите великодушно, должность такая, мне без черта к власть имущим являться никак нельзя…
Афанасий ожидал, что законные дети князя примут его в штыки и за обедом будут всячески пробовать насмехаться. И был готов.
Но, как ни странно, обед прошел очень мирно. Может быть, тому способствовала драка во дворе, может — присмиревший фамильяр, старательно прислуживающий за столом, а может, и черт Афанасия, стоящий навытяжку за спинкой кресла. Князь поддерживал светскую беседу, расспрашивал о делах и службе. Афанасий красочно рассказал о паре особо кровавых дел. Княгиня бледнела и прикрывала рот платком. А у княжичей горели глаза. Старший даже вполне поддерживал разговор и задавал вопросы.
После обеда князь пригласил поговорить в кабинет.
— Смотрю я, Афанасий, — издалека начал он, — схитрил ты насчет черта своего. Вышколен он у тебя знатно, каждого движения пальца слушается.
— Ну а что вы хотели, ваша светлость, — усмехнулся Афанасий, — я же колдун. Уж с чертом как-нибудь слажу.
— Вот об этом-то и речь, — подхватил князь, — оставайся-ка ты в родном доме. Наследником, конечно, не станешь, но фамилию свою дам, целиком, а не как сейчас этот твой огрызок. И содержание назначу поболе, чем ты в своей Канцелярии получаешь. А ты с фамильяром управишься и семью защитишь. Сам понимаешь, без колдуна в семье всякое случиться может.
Афанасий обвел взглядом богато обставленную комнату. Появился фамильяр и поставил на стол чашки с чаем.
— Нет, — ответил Афанасий, — не хочу. Я привык жить один и как мне нравится. А князей я все больше арестовываю. Да и черт у меня казенный, от него не откажусь.
— Можешь на службе остаться, я похлопочу, тебя повысят.
— И этого мне тоже не надо. Сделаем вот как, — он повернулся к фамильяру, который как раз собирался выскользнуть из кабинета, — подойди ко мне, дружочек.
Черт подошел и встал, как его и учили.
— Ты семью защищать будешь. А если забалуешь, мой брат немедленно пошлет за мной. И тогда берегись. Понял?
— Понял, ваша све… — пробормотал фамильяр и замолк на полуслове.
— Ну вот и отлично.
А на следующий день явился посыльный с письмом.
Помимо небольшой записки в конверт была вложена тысяча рублей.
Сперва Афанасий хотел деньги сразу отослать, но потом передумал.
Отдал их чертяке:
— Спрячь, пусть лежат, может быть, когда-то пригодятся.
Глава 5. Иннокентий и Феликсы
1917 год
Бздзынь.
Осколки стекла посыпались на пол. Иннокентий медленно обернулся и ощутил легкое давление в груди. Он знал, что это за чувство — люди называли его грусть. Разбилось одно их последних уцелевших окон Управления — окно кабинета главы. Оно находилось на третьем этаже, и случайные выстрелы до него почти не долетали. От остальных разрушений Иннокентий кабинет тщательно охранял. Кабинет и комнату-сейф с архивом.
В остальном здании царил хаос. Вчерашняя атака бунтовщиков разрушила одну из стен первого этажа, отчего левое крыло пошло трещинами. Рухнул лестничный пролет. Но ничего страшного — людей в здании почти не осталось, только дивы: те, чьи хозяева были еще живы, и даже двое, чьи погибли. Они могли улететь на волю, приоритеты и жетоны не держали их больше — с момента смерти их хозяев прошло уже несколько дней, но они не уходили. Слишком привыкли за столетия к этим стенам. А может быть, как и сам Иннокентий, надеялись, нет, были уверены, что скоро бардак закончится. Его светлость, Феликс Феликсович, уезжая четверо суток назад, так и сказал: