Но от этих мыслей его отвлек хозяин дома. Он, сменив костюм на официальный мундир, на котором поблескивала новая побрякушка, снова появился на возвышении.
Началась торжественная часть.
Граф зачитал высочайший указ, в соответствии с коим он и получил орден, а также был пожалован землями. И принялся принимать восторженные поздравления.
Но на этом щедроты не закончились. Были также награждены главы нескольких губернских контор, после чего Афанасий понадеялся уже, что праздник наконец завершится и можно будет потихоньку убраться домой, но не тут-то было.
— А теперь я бы хотел попросить выйти в центр бальной залы, прямиком к нашей лесной красавице, старшего колдуна Канцелярии ея величества Афанасия Репина! — торжественным тоном провозгласил его сиятельство.
Афанасий моргнул от удивления и как был, с чертом на цепи, поплелся на всеобщее обозрение.
— Господин Репин, — провозгласил граф, — за заслуги перед отечеством в деле охраны государственного и общественного порядка ея величество жалует вам награду — двести рублей, а также именной колдовской прибор, сделанный по последнему слову техники мастерами в Париже. Кроме того, вы получаете премию в пятьдесят рублей на содержание вашего черта, совместно с коим вы так отважно сражались.
«Ничего себе», — удивленно подумал Афанасий. Заслуг он имел немало, но то, что их столь щедро оценили, стало неожиданностью.
А его сиятельство принялся трясти его руку и вроде невзначай поинтересовался:
— А как здоровье батюшки? Жаль, что по болезни своей его светлость не смог присутствовать на моем рождественском вечере!
— Спасибо, ваше сиятельство, батюшке намного лучше, — с честными глазами ответил Афанасий, хотя не видел папашу с тех пор, как приструнил его фамильяра. Но посыльный с сообщением о том, что светлейший князь помирать изволит, пока не являлся, поэтому Афанасий рассудил, что здоровье батюшки отнюдь не так уж и плохо. И даже позавидовал отцу немного — казенному колдуну невозможно было сказаться больным и не явиться на ассамблею. Но визит оказался весьма полезным. Двести пятьдесят рублей, как говорится, карман не тянут. И черту можно будет накупить жратвы и одежды, раз ему выделили дополнительное содержание.
— Желаю здоровья его светлости, передавай мои наилучшие пожелания, — граф, наконец, отпустил руку и благосклонно добавил:
— Сейчас Порфирий коньячку еще принесет, вижу понравился он тебе, Афанасий Васильевич.
— Да как не понравиться, понравился, — сказал Афанасий, еще раз поблагодарил за награду, поклонился и вернулся на свое место.
Награду получил и Резников, хоть и поскромнее. И довольный, вскоре присоединился к Афанасию.
— И чертяк наших не забыли, — тронутый едва не до слез, поражался старый служака, — не зря велели с собой тащить.
Колдуны выпили.
Особо не стесняясь, Афанасий скормил тарелку паштета Владимиру.
А Резников, в приступе благодушия, отдал какие-то сладости своему черту Иннокентию и снова привязал его к ножке стола.
Афанасий поставил пустой бокал и повернулся к Резникову, чтобы похвалить подчиненного за предусмотрительность, и одновременно протянул руку к графину, желая наполнить бокалы по новой. И… рука его ухватила пустоту.
Обернувшись, он обнаружил, что их стола с закусками и почти полным пузырем коньяка не стало. Как и чертей. А спустя мгновение на пол с грохотом и звоном рухнула скатерть.
— Черт! — завопил Резников, и было непонятно, ругается он или пытается призвать обратно своего чертяку.
А Афанасия как громом поразило. Он понял, что именно его смущало в худосочной девице. На ее лице и шее не было потеков пота! Потому и жрала она так много — не удержалась чертовка при виде окружающего изобилия.
Раздались вопли, и над головами гостей просвистел стол.
«Надо же какой добротный, крепкий», — только успел подумать Афанасий, как навстречу столу пронеслась серая химера. В когтях у нее истошно орал отнюдь не благим матом хозяин вечера. Стол с обрывком цепи врезался в стену, за грохотом удара раздался звон стекла и послышались новые истошные крики. Это Владимир с графом в когтях покинул парадную залу. Афанасий посмотрел на разбитое окно и пришел к выводу, что его сиятельство все же успел выставить щит, а значит, пострадал не слишком сильно. Под потолком грохнуло, яркая вспышка осветила перепуганных гостей, и сверху посыпались то ли мелкие камни, то ли осколки, потом — куски штукатурки, а в довершение с трагическим звоном и грохотом рухнула елка. Раздался женский визг, и Афанасий бросился вперед, крича на ходу: