Майеш посадил Лин рядом со светловолосой девочкой с крупными кудряшками и презрительно поджатыми губами. Она ни слова не сказала Лин, но той было все равно. Она наслаждалась происходящим.
До той минуты, пока не заметила, что люди разглядывают ее. Аристократы бросали на нее взгляды украдкой, а простые граждане – торговцы, кабатчики, мастеровые – открыто глазели. Они с ненавистью и завистью смотрели на девочку из народа ашкаров, которая сидела на помосте среди благородных, как будто принадлежала к их сословию. Как будто она была лучше их, простолюдинов.
В тот день, насколько она помнила, Лин впервые уловила на себе такие взгляды – взгляды, говорившие ей, что она не такая, что ей не место в этом городе. Как будто она была уродцем. Не такой, как все. Она была еще ребенком, но люди рассматривали ее с нескрываемым подозрением. Глядя на нее, они видели не маленькую девочку, а чужое, опасное существо.
И эта сцена возникла у нее в памяти, когда принц Конор, выйдя из тени, остановился на верхней ступени мраморной лестницы, на виду у толпы. На его черных кудрях красовался золотой обруч с крыльями. Лин не видела принца с того далекого дня, когда они оба были еще детьми. Он повзрослел, но презрительное выражение лица, высокомерно выпяченный подбородок, жесткий рот остались. Лоб прорезала узкая морщина.
Мариам вздохнула.
– Какой же он все-таки красавчик.
Лин понимала, что, объективно говоря, Мариам права. Девушки вздыхали над портретами сыновей аристократов, которые продавались в базарный день на Площади Ветряной башни. Лин знала, что принц Конор популярнее других. Гравюры, изображавшие юношу с черными как смоль волосами и высокими скулами, стоили дороже портретов изящного Джосса Фальконета или хмурого Шарлона Ровержа. Однако дело было не только во внешности, цинично подумала Лин; Фальконет тоже был красив, но Конор был принцем и в один прекрасный день станет королем.
Но она не могла заставить себя согласиться с Мариам. В лице принца было что-то неприятное, жестокое, он ей не нравился. Он молчал, внимательно разглядывая собравшихся людей. Лин показалось, будто его взгляд скользнул по ее лицу, хотя она понимала, что это игра воображения. Она знала, что ненавидеть Конора Аврелиана бессмысленно. Для него она была муравьем. Он мог раздавить ее и даже не заметить этого.
Но тут она вспомнила деда и возненавидела принца с новой силой.
– Я не могу восхищаться его лицом, Мариам, – сказала она. – Мой… Майеш предпочел его, предпочел семью Аврелианов своей семье. Он выбрал их и забыл нас с Джозитом.
– О, мне кажется, ты не права.
Мариам озабоченно хмурилась. Здесь, на солнце, она выглядела еще более бледной и больной, чем обычно, и Лин испугалась.
– Ты же знаешь, что все было не так просто.
Нет, все было очень просто. Лин помнила: она сидела с братом в их маленькой спальне и слушала, как Майеш на кухне спорит с Ханой Дорин: «Хана, ты должна меня понять. Я не могу взять их к себе. Мой долг перед королевской семьей важнее всего».
– И одет он как шут, – буркнула Лин. – Я имею в виду принца.
Она надеялась, что это отвлечет Мариам, которая интересовалась модой. Лин и Мариам учились вместе, но Мариам была слишком хрупкой и болезненной, и Хана решила, что ей не следует напрягать себя учеными занятиями. Мариам не особенно расстроилась и, получив основное образование, превратила свое увлечение в профессию. Она была искусной портнихой.
За короткое время она узнала все, что нужно было знать, о шитье и тканях, о разнице между альтабассо и сопрариччо, между шелком-сырцом и мокетом. Мариам арендовала торговое место на рыночной площади, и теперь богатые женщины (и мужчины) со всего города восторгались ее сорочками с чудесной черной вышивкой на вороте и манжетах, корсажами из бархата и дамасского шелка, шелковыми юбками, тонкими и прозрачными, как рыболовные сети. Она приходила на Гору, чтобы одевать демуазель Антонетту Аллейн, и по несколько недель трудилась над ее роскошными туалетами. Она редко сидела без дела и расстраивалась из-за того, что Лин носит простую одежду врача и не интересуется красивыми платьями.
Мариам задумчиво смотрела на принца.
– Шут? Я бы так не сказала, – произнесла она. – Это такой стиль. На сартском называется «сонтозо». Это означает «несметные богатства».
Богатства, вот уж действительно. Пальцы принца были почти целиком закрыты огромными перстнями, которые сверкали, когда он двигался. Сапоги и колет были сшиты из дорогой тисненой кожи, а рубашка была красной, как кровь. Королевский меч, Светлячок, висел на перевязи из парчи цвета слоновой кости с золотой нитью.