Надо сохранять твёрдость, не поддаваться слабости и страху, не погружаться в сон, не терять себя. Сейчас от прорицательницы буров зависело многое.
Она зажмурилась, представив как холодный, жесткий воздух марсианских сумерек хлестнёт по лицу, после чего развернулась и побрела в фиолетовую полумглу.
Между земным и марсианским балджами установились столь странные отношения, что не имело смысла пытаться разобраться в них. Несомненно, Элли знала обо всех чудачествах Рикки и не пыталась вмешиваться. Рикки выполнял её поручения, а большего и не требовалось.
Утром, после пробуждения Дженни зашла в медицинский кабинет жилого корпуса, уселась на кушетку в ожидании дрона и устало ссутулилась. Тут у них происходили короткие разговоры с большой Элли. Та, демонстрируя бюрократическое равнодушие, составляла планы для бура и давала задания.
Элли присутствовала лишь в четырёх местах на Марсе – в медицинском секторе жилого корпуса, на наблюдательном посту в горах, на транспортной пусковой площадке и на заводе, где, если верить Рикки, производились топливные элементы. На всей остальной территории Марса даже связаться с Элли через ухо было невозможно.
- Два дня назад Рикки спросил, какой у меня любимый реалм вирусов, - прервала молчание Дженни, когда дрон брал у неё кровь из вены. - И больше ни единого слова за весь день не произнёс.
- Думаю, тебе всё ясно, - сухо ответила Элли, вытаскивая иглу из руки Дженни. – Ты же бур.
- Рикки всегда был таким? Или он меняется?
- Он меняется. Мне не всегда ясно, каким образом. Он всегда был непонятным, если ты это имеешь в виду.
- Да, именно это, - подтвердила Дженни. - Почему так вышло, если не секрет?
- Я не желала принимать участия в формировании его поведения и вкусов и не намеревалась делать Рикки похожим на себя, то есть на человека. Мне хотелось, чтобы лишь его среда и потребности сами собой всё определили. Это уникальный опыт. Рикки рос в одиночестве, без той массы социальных установок, ограничений и ценностей, оказывающих влияние на нас. Потому ты не понимаешь его, он не понимает тебя, но ему это не очень-то и нужно.
- То есть я для него вроде как насекомое?
- Нет. Рикки, наверное, и не знает о высокомерии или превосходстве, если ты об этом. Хотя вчера он спрашивал разрешения посмотреть, что у тебя внутри. Я напомнила о запрете прикасаться к тебе. Что ты ещё узнала?
- Я ходила в подземный спиральный ход. Видела внутри изображения лица Дороти.
- Дороти? Ты не ошибаешься?
- Нет.
- Что там ещё было?
- Ничего. Спираль уходит вниз. Снизу поднимается запах от плавки. Рикки плавит металлы глубоко под землёй.
- Ммм. Очень любопытно.
Дженни опустила глаза и сложила руки на коленях.
Снова между молотом и наковальней. Когда было иначе? Бурам на протяжении всей истории приходилось платить высокую цену за свободу и идти на сумасшедший риск ради неё.
Из двух могущественных существ именно Элли – такая близкая, добродушная и хорошая - представляла наибольшую опасность. В этой дилемме нельзя впадать в заблуждение.
Рикки поселил бура в высокой металлической башне нелепой формы. Башня напоминала свисающую пухлую каплю. Или маяк неправильной формы. Большую часть пространства внутри занимали то ли пустоты, то ли металл, то ли чёрт знает что ещё. Один раз Дженни услышала доносившийся из-за металлической толщи скрежет, когда поднималась в широком лифте в своё убежище.
Наверху, в гостинице, где проводила свободное время Дженни, было тепло и уютно. Ещё внутри не воняло Марсом. Тут явно приняла участие Элли. Всё, созданное по замыслу Элли, легко узнавалось на Марсе по какой-то отчаянной, живой красоте, особенно сильно выделявшейся в металлическом мире марсианина. Земной балдж тут открывался с неизвестной стороны. Элли пыталась оживить и сделать красивым всё, к чему прикасалась, пусть даже никто и не оценит плоды её трудов. Рикки трудно понять, а вот Элли. Казалось, ещё чуть-чуть и увидишь её настоящую. Она где-то посередине между цветочным городом, руинами разрушенного ею же мира и холодными звёздами. Одержимая Элли. Одержимая и опасная.