Однако Литвинов, объехав все порты Европы, выбрал другой вариант – везти оружие на Кавказ через болгарский порт Варну. Для переговоров об этом он 19 июля прибыл в Софию, о чем писал своей связной Рахили Дудовской: «Привет! Только что прибыл в столицу братушек. Полицейские, жандармы и офицеры в русской форме, на границах проверка паспортов. Мостовая ухабистая, членовредительная. Словом – русская цивилизация. Минутами кажется, что гуляю по Смоленску, Пскову и т. п. Всюду родная картина, приправленная некоторыми восточными мотивами. Еще никого не видел здесь, поэтому не знаю, сколько проторчу здесь»[123].
Знакомый по транспортировке «Искры» социалист Бакалов свел его с македонскими революционерами – отчаянными людьми, готовыми за хороший куш помочь русским товарищам. Однако ввоз в страну оружия и его погрузка на корабль были невозможны без санкции болгарских властей. Узнав, что в Париж отправился с визитом военный министр Михаил Савов, Литвинов подстерег его там. Разрешение Савова, имевшего репутацию коррупционера, было получено с помощью крупной суммы денег и обещания, что оружие будет отправлено армянским боевикам для борьбы против турок – давних врагов болгар. Теперь Литвинову нужно было решить проблему с кораблем: «Я решил купить собственное суденышко и вызвать для него надежную команду из России. И мне действительно удалось купить в Фиуме за сравнительно небольшую плату в 30 тысяч франков небольшую яхту, сделавшую переход из Америки в Европу и по своей вместимости вполне годившуюся для наших целей»[124].
В конце июля яхта «Зора» (в ряде источников ее называют «Зарой») вышла из Фиуме, нынешней хорватской Риеки, в Варну. Литвинов планировал отправить ее в Батум в августе, но тут случилась «заминка финансового характера». О ее причине говорит донесение одного из агентов Гартинга от 11 сентября: «Литвинов сейчас тут. У него вышло с ЦК недоразумение. ЦК растратил 40 000 рублей и не хочет отдать. Поэтому Литвинов послал двух грузин в ЦК с требованием вернуть деньги, или грузины укокошат кого-нибудь из ЦК. Сами грузины рвут и мечут. Вероятно, что деньги они получат, но пока задержка»[125]. Дело в том, что в апреле 1906 года в Стокгольме без участия Литвинова прошел IV съезд РСДРП. В условиях угасания революции большевики попытались на нем примириться с меньшевиками и в новом ЦК уступили им большинство мест. После этого меньшевики сразу же предъявили претензии на партийную кассу, которая в то время пополнялась в основном за счет «эксов», или грабежей, которые совершали в разных регионах (прежде всего на Кавказе) боевики, получавшие оружие от большевистской Боевой группы. Меньшевики потребовали прекращения этой практики, а пока что сильно урезали расходы как на Боевую группу, так и на закупку оружия за границей.
Литвинов описал ситуацию так: «До Стокгольмского съезда мои финансовые требования удовлетворялись т. Никитичем без всяких задержек, и я в свою очередь имел возможность оплачивать счета, скрепляя свое положение и доверие к себе со стороны коммерсантов, с которыми мне приходилось иметь дело. С переходом же ЦК в руки меньшевиков в пересылке денег наступили серьезные перебои. На телеграммы и письма в ЦК я подолгу не получал ответов, просьбы о денежной помощи оставались гласом вопиющего в пустыне. Я протестовал, ругался, указывал, что успех дела зависит от своевременной отправки оружия в спокойную погоду, до наступления осенних штормов в Черном море. Видя, что делу грозит несомненный крах и что письмами и телеграммами на меньшевистский ЦК не воздействуешь, я вынужден был отправиться в Петербург»[126].
О предстоящем визите Литвинова тут же сообщил Гартингу его агент – живший в Берлине русский врач Яков Житомирский, пользовавшийся полным доверием Ленина и знавший о всех планах большевиков. С его слов охранка знала, что неуловимый «организатор водворения оружия» прибудет на пограничную станцию Александро-во 10 октября с фальшивым паспортом дрезденского купца Густава Графа. Его не арестовали сразу, а организовали слежку «для выяснения связей», но это было организовано так топорно, что провокатор Житомирский в панике писал шефу: «Помилуйте, ведь я могу быть после такой вещи вполне провален. Представьте, что Литвинов подозревает меня… и все дело будет потеряно. И я подчеркиваю, что дело Литвинова, название и местонахождение парохода я мог бы 2–2 с половиной месяца тому назад знать, если бы мне не испортили. А сейчас приходится прямо опасаться за свою шкуру»[127].