Они вместе навещали знакомых, ходили на лекции Фабианского общества, беседовали по душам: «Я впервые услышала о тайных типографиях, о тюремных голодовках, о социал-демократах и социал-революционерах, большевиках и меньшевиках, и новизна этой жизни и терминов меня ошеломляла. Со своей стороны я могла лишь рассказать о сугубо личных переживаниях, выпавших на мою долю: ранняя смерть обожаемого отца, трудные отношения с чуждым мне по духу отчимом, детство, проведенное во второразрядном пансионе, на смену которому пришли годы корпения над бумагами страхового агентства»[168]. Ее краткие воспоминания сохранили интересные свидетельства о Литвинове: что его вечная ирония вызывалась «душевной ранимостью», заставлявшей прибегать к юмору, «как к защитной мере». Или что его любимым занятием было составление планов и маршрутов, дающее иллюзию контроля над течением жизни.
Рассказ добавляет к портрету Литвинова новые штрихи. Когда Айви впервые решилась поцеловать его, он проворчал, что это «негигиенично», а потом добавил: «В моей стране девушки целуются, только если готовы на все». Приводится и неожиданная, казалось бы, высокопарная фраза, сказанная ей: «Ты храбрая девушка. Ты доверилась чужаку, иностранцу. Ты не пожалеешь. Мне доверено много денег, жизни многих товарищей, и я никого не подвел. Со мной ты будешь в безопасности… но когда прозвучит набат Революции, я должен буду пойти за ним, где бы я ни был»[169]. Сказано и о сомнениях героя по поводу женитьбы: «Во-первых, брак против моих принципов, и я поклялся никогда не жениться на девушке из буржуазной семьи. И потом, ты такая неряха…» Однако без брака им в Англии не позволили бы жить вместе, а этого они «хотели больше всего на свете». Кончается рассказ так: «Они нашли квартиру на верхнем этаже шестиэтажного дома с видом на пруды и рощицы Хэмпстед-хит и стали мужем и женой в ратуше Хэмпстеда в некий февральский день 1917 года, когда с русского фронта уже целую неделю не было никаких известий. Еще не закончился месяц, как прозвучал набат Революции, и все случилось так, как они и загадали: муж последовал этому зову, а жена пошла за ним»[170].
Лоу-Литвинова и тут «подправляет» реальность: на самом деле их свадьба состоялась 22 февраля 1916 года, незадолго до сорокалетия жениха (невесте было 26). До последнего он скрывал от знакомых близкую свадьбу, объясняя это так: «Понимаете ли, она – буржуйка…» В итоге на скромной гражданской церемонии присутствовали несколько его друзей, Рекс Липер и родственники Айви. З. Шейнис пишет, что ее мать «никак не хотела видеть ее женой полунищего эмигранта из России», однако Элис, занятая только собой, мало беспокоилась о жизни дочери, а Литвинов ей даже понравился – чувствовалось, что он далеко пойдет. Новобрачные сняли квартиру в том же Хэмпстеде, на Саузхилл-парк, 86: «Вечерами там иногда собирались друзья, обсуждали политические новости, потом разгорался спор, переходивший в ожесточенную перепалку. Айви всегда казалось, что ее муж и его гости вот-вот начнут драться стульями. В самый разгар спора, когда он достигал точки кипения, в комнату из кухни входила Айви и сообщала, что готов чай или кофе. Спорщики умолкали, и начиналось мирное чаепитие»[171].
Айви с маленьким Мишей. 1917 г. (Из книги Дж. Карсуэлла)
Материально супруги жили трудно: Литвинов продолжал торговать сельхозтехникой, но это приносило все меньший доход. Жена уже ждала ребенка и думала только об этом – революционной деятельностью мужа она не слишком интересовалась и очень удивилась, когда потом, уже после революции, выяснилось, что он знаком с Лениным и Троцким. Зато в работе она ему помогала, перепечатывая письма покупателям и исправляя ошибки в его английском (этим она будет заниматься еще много лет). Он, в свою очередь, учил ее русскому, обещая, что скоро они поедут в Россию. Но и сам не очень в это верил – на новый, 1917 год у них собрались друзья, и кто-то из них пошутил, что после революции Максим будет послом новой власти в Лондоне. Это вызвало общий смех.