Он не сказал "мы поможем" или "мы защитим Оливию". Он сказал "изучение", "доложите", "песок в часglassе". Нунций прибыл не спасать Швацц, а расследовать и вершить суд. И если для поимки Тельвисов и демона или для "оздоровления" Винцлау потребуется пожертвовать маркграфиней или устроить костер во дворе – Висконти не дрогнет.
Теперь на шахматной доске Швацца помимо демона, политиков и генерала появилась сама неумолимая машина Церкви в лице аскета-нунция и безликих монахов-инквизиторов. Ландтаг становился не просто полем битвы, а залом суда, где решались судьбы душ, княжеств и самого Волкова. Генерал кивнул, чувствуя, как стальные тиски сжимаются вокруг его планов.
- Вам будут предоставлены покои и все необходимое, монсеньор. Детальный доклад будет к вашему сведению к вечеру. Что касается ландтага... – он посмотрел в холодные глаза нунция, –...он состоится. И если на нем враг атакует, он будет разоблачен. Но маркграфиня Оливия должна остаться в живых. Это условие не только земное, но и необходимое для будущего благочестия Винцлау.
- Но есть и более личное и неотложное дело, прошелестел Висконти. Для искоренения этой смертельной опасности, братья инквизиторы и прибыли сюда вместе со мной.– Мы прибыли из Эшбахта по следу колдовства и по поручению Верховного Трибунала Святой Инквизиции в Ланне."
Холодный укол пронзил грудь Волкова. Слишком быстро. Архиепископ Ланна не терял времени. Они уже побывали в Эшбахте...
- Говорите, – приказал генерал, голос стал жестким, как сталь.
Нунций развернул пергамент, но не стал читать, а произнес по памяти, глядя куда-то за спину Волкова: - Комиссия Трибунала, прибывшая в Эшбахт по обращению отца Симеона, констатировала следы мощного демонического воздействия в покоях вашей супруги, Элеоноры Августы фон Рабенбург.
- Генерал, я вынужден сообщить вам трагическую новость – ваша супруга Элеонора Августа потеряла рассудок в результате действия потусторонних сил, как было определено дознавателями трибунала инквизиции. Примите мои соболезнования.
Глава 22. Виктор. Ткань Реальности и Шепот Бездны. Четырьмя днями ранее.
Тьма под домом Эшбахтов была не просто отсутствием света. Она была субстанцией. Плотной, текучей, послушной. Виктор стоял в ней, как рыба в родной воде, ощущая вибрации камня над головой, трепетные импульсы жизни – теплые, глупые, мимолетные – и холодную, мертвую пустоту кладок. Он был не здесь и не там. Он был Тенью, просачивающейся сквозь трещины мироздания.
Ярость.
Она не была человеческой яростью – горячей, слепой, сжигающей изнутри. Его ярость была абсолютным холодом. Космическим вакуумом, втягивающим все тепло и смысл. Костры в Ланне. Его костры. Сожгли его слуг. Мелких, ничтожных, но – его. Частицу установленного им порядка. Волков и его шалава-ведьма Агнес осмелились нарушить баланс. Они отняли. Отняли то, что принадлежало Ему.
Образ Фолькофа вспыхнул в его сознании – не как лицо, а как сгусток воли, чести, упорядоченности. Как заноза в гладкой поверхности хаоса. И рядом с ним – другой образ. Женщина. Клара Оливия. Источник его силы в этом мире? Его новая точка опоры? Слабость. Самая слабая точка в броне врага.
Но сначала... расплата. Непрямая. Небыстрая. Истинная месть должна быть зеркалом, отражающим боль нарушенного владения. Фолькоф лишил его слуг? Хорошо. Тогда Виктор лишит Фолькофа... его собственности. Его вещи. Его жену. Не смерть. Смерть – это освобождение, милость. Нет. Он оставит ему пустоту. Раму без картины. Клетку без птицы. Вечный укор его бессилию.
Эшбахт. Гнездо врага. Камни, пропитанные его присутствием. Его порядком. Виктор ощущал его как фальшивую ноту в симфонии хаоса. Надо было исправить. Порядок нужно привести в гармонию с хаосом..
Он просочился. Не через двери или окна. Через саму ткань реальности в точке наименьшего сопротивления – глубоком подвале, где страх старого виночерпия создал микроскопическую брешь. Материализовался в тени за бочкой, невидимый, неосязаемый. Запах человеческого жилья – воск, еда, пот, страх – ударил в ноздри. Отвратительный. Наивный. Он втянул его, как дым, анализируя. Там. Выше. Ее аура. Элеонора Августа фон Рабенбург. Горячая, хаотичная, наполненная светскими условностями, как сосуд – водой. Идеальный объект.