Виктор растворился в тенях комнаты. Не как дым, а как концепция, переставшая быть актуальной в данной точке пространства. Он оставил позади лишь холодное пятно на полу да сидящую у кровати куклу с глазами из стекла, в чьей груди тлел крошечный, вечный огонек первобытного ужаса. Эшбахт снова погрузился в иллюзию покоя. Но в его сердцевине теперь зияла дыра, затянутая ледяной Тканью Бездны. Вечный подарок демона.
Глава 23. Холодное Эхо в Камнях Эшбахта
Дом барона встретил отца Симеона не привычной утренней суетой, а гробовой тишиной, нарушаемой лишь шепотом перепуганных слуг, сбившихся кучкой у входа в главные покои. Солнце, едва пробивавшееся сквозь осенние тучи, казалось, боялось заглянуть в высокие окна замка. Воздух был тяжел, пропитан не столько запахом воска и камня, сколько… ожиданием беды.
Лицо священника, которое обычно излучало спокойствие и счастье бытия, сейчас бы напряжено. К нему прибежал запыхавшийся конюший Ежик, бормоча что-то о барыне, о пустых глазах, о том, что "не та она, святой отец, совсем не та!" Симеон знал баронессу Элеонору Августу фон Рабенбург – женщину гордую, иногда хаотичную, но живущую по строгим светским и Божьим законам. Слово "пустота", которое срывалось с губ перепуганных служанок, не сулило ничего доброго.
Его провели в ее опочивальню. Симеон не видел убранства комнаты. Он видел ее.
Элеонора сидела у окна в глубоком кресле. Сидела неестественно прямо, словно манекен. Руки бессильно лежали на подлокотниках. Глаза, широко открытые, смотрели не на осенний парк за стеклом, а сквозь него. В них не было ни мысли, ни страха, ни даже осознания происходящего. Только… глубокая, зияющая пустота. Стеклянный взгляд куклы. Когда служанка осторожно дотронулась до ее плеча, пытаясь вложить в руку теплую чашку, графиня лишь слабо повернула голову, не фокусируясь. Звук, похожий на тихий стон, вырвался из ее губ – не осмысленный, а рефлекторный, как у раненого зверя.
Отец Симеон подошел медленно. Он не стал сразу читать молитвы. Он вслушался. Не только в тишину комнаты, а в само пространство. И почувствовал.
Холод. Не обычный осенний сквозняк. Холод, исходящий из самой сердцевины комнаты, от того места у кровати, где, как шептали служанки, хозяйка провела ужасную ночь. Холод, который пробирал до костей не тело, а душу. Он стоял там, на краю роскошного ковра, и ощущал его – липкий, тяжелый, чуждый. Как прикосновение могильной плиты в жаркий день.
И был запах. Почти неуловимый. Не тлена, не болезни. Скорее… отсутствия. Как запах вакуума, пыли дальних звезд и вечной мерзлоты. Запах того, что не должно было быть здесь, в мире живых. Он щекотал ноздри, вызывая не тошноту, а глубинную, первобытную тревогу.
Но главное – это было ощущение. Ощущение присутствия, которое уже ушло, но оставило глубокий, гноящийся шрам на ткани реальности. Симеон, отслуживший Господу многие годы в этих суровых землях, сталкивался с нечистью – оборотнями, вурдалаками, порчей. Но это… Это было иное. Масштабное. Древнее. И злобно-целенаправленное. Это не был случайный дух или наведенная порча. Это было вторжение. Целенаправленное осквернение. Удар, нанесенный не по телу, а по самому духу, по дару Божьему – Разуму.
Он подошел к Элеоноре, осторожно взял ее холодную, безжизненную руку. Никакой реакции, кроме слабого трепетания ресниц. Он заглянул в эти пустые глаза и увидел – не отражение себя, а отражение той самой Бездны, которая коснулась ее. Край вечного холода и небытия. Он вздрогнул, отшатнувшись, как от удара током. Сердце бешено застучало.
-Демон... – прошептал он, не своим голосом. Служанки ахнули, крестясь. – Здесь был демон. Сильный. Древний. Он... он вынул ее. Вынул душу, оставив лишь скорлупу.
Ужас окатил его волной. Но с ним пришла и ясность. Это было не просто несчастье. Это была атака. На дом его сеньора, генерала Фолькофа. И если демон посмел напасть на законную жену в ее же доме, что помешает ему добраться до самого генерала? Или... до тех, кого генерал защищает сейчас? До маркграфини Оливии в Швацце?
Действовать нужно было немедленно. Местные врачи бессильны против такого зла. Нужна была Инквизиция. Святая Инквизиция, вооруженная знанием, верой и силой против сил Тьмы. И нужен был предупреждающий знак для самого Фолькофа – враг не дремлет, он ударил по дому, и следующая цель – сам хозяин или его новая забота.
- Пергамент! Чернила! И срочный гонец – самый быстрый, самый надежный! – приказал Симеон, его голос, обычно тихий, зазвенел металлом. В кабинете управителя, дрожащими руками, но с невероятной скоростью, он начертал послание Архиепископу Ланна. Не просьбу. Предупреждение. И мольбу о помощи.