Один инквизитор не выдержал и вылил на демона кубок святой воды. Там, где она попала на плоть, кожа задымилась и слезла с мышц, обнажив черную плоть. Виктор мерзко захихикал: - это все, что ты можешь, смертное ничтожество?
- СAPSA! Капсулу! — скомандовал Габриэль.
Со свода на цепях спустили ее. Громадный саркофаг, выкованный из чистейшего холодного железа, никогда не касавшегося земли. Внутренние стенки сияли сплошным серебром, покрытым микроскопической вязью псалмов и молитв. В крышке было единственное окно – толстая вставка из свинцового стекла из раки Святого Кассиана, единственная прозрачная субстанция, что могла удержать Сущность внутри, но и самая слабая.
Четверо самых сильных братьев, изможденных, но не сломленных, схватили скованного Виктора. Демон выл, сыпал проклятиями на неизвестном языке, цепи гудели, светились, но его втащили внутрь железного гроба. Тело слуги судорожно дергалось в серебряных оковах. Габриэль поднес Распятие так, чтобы оно легло на освященное стекло в крышке, создавая удвоенную силу. Братья ухватились за массивную железную крышку.
— Сейчас! — голос Габриэля был лезвием. — Vītae Vincŭlas! – Закрыть и Разорвать!
В тот самый миг, когда массивная железная крышка с грохотом захлопнулась, а освященные засовы с щелчком встали на место, случилось нечто.
Через свинцовое стекло Габриэль увидел, как оболочка слуги вздулась. Кожа лопнула, не кровью, а тучей пепла. Плоть отслоилась и рассыпалась за секунду. Серебряные цепи, падая на дно саркофага, обвили уже не тело, а бурлящий кокон чистой, хаотической багровой мглы – обнаженную Сущность Виктора. Она яростно ударила в крышку и стенки. Железо застонало, серебро зашипело, пылая священным светом, но выдержало. Сущность была видна лишь как клубящееся безумие за мутным стеклом.
Последний вопль Виктора – не из глотки, ибо глотки не стало, а разрыв ткани реальности – ударил по душам присутствующих. Он был короче грома, но глубже отчаяния.
Склеп в Туллингене.
Граф и графиня Тельвис, восседавшие на креслах, вздрогнули синхронно. Их тела – уже не плоть, а подобие, скрепленное волей хозяина – затрещали, как сухая глина. Кожа покрылась паутиной трещин, рассыпалась в мелкую костную пыль и серый прах. Бархат одежд истлел мгновенно, осыпаясь на кучки мертвого пепла. Нить оборвалась.
Агнешка, почувствовав присутствие настоящей смерти внутри склепа, завопила от ужаса. Ведьмы тоже подвержены страху. Она судорожно схватила сумку с остатками графского золота и пулей вылетекла из склепа.
Тишина. Гробница из железа и серебра стояла неподвижно. Через свинцовое стекло было видно лишь пульсирующее багровое безумие, сжатое священным металлом. Никакого звука. Абсолютная, гнетущая тишина Железного Молчания. Цепи внутри лежали на дне капсулы, все еще светясь.
Габриэль оторвался от окна, его руки дрожали. Лицо было покрыто мертвенной бледностью. Он видел не просто демона. Он видел древний хаос, чуждый знакомым образам Ада. Сущность, которой место не в христианской эсхатологии, а в хрониках допотопных кошмаров.
— Протокол «Абсолютное Молчание»... в действие, — прошептал он, едва слышно. — Доставить к Старшим Братьям у Престола. Пусть их познания... разгадают эту древнюю скверну. Он коснулся ледяной стенки капсулы. — Vigilate. Он вернется. Он обещал.
Глава 39. Финал
В Швацце же гремели колокола. Не набат, а ликующий благовест. Под сводами Ратуши, теперь очищенной, рыцарь божий Иероним Фолькоф фон Эшбахт, барон фон Рабенбург, генерал Империи, был провозглашен маркграфом Винцлау согласно императорской инвеституры. Его союз с Кларой Оливией фон Винцлау был освящен нунцием Висконти и одобрен императором под громогласное "Ура!" знати и народа, увидевших в этом союзе зарю стабильности. Путь от солдата наемника до владетельного князя был завершен. Улицы захлебнулись праздником – звон кубков, музыка, пляски. Казалось, тьма отступила.
Но высоко на балконе маркграфской резиденции, глядя на море огней и ликующих лиц, Волков не чувствовал триумфа. Рука Оливии была тепла и жива в его руке, но в памяти стояли пустые глаза Элеоноры в монастырской келье, спокойная решимость Бригитты, держащей щит над его сыновьями и Эшбахтом, и взгляд Виктора в момент поимки – обещание возвращения. Тень демона, лишь временно рассеявшаяся, была реальнее праздничных фейерверков. Цена трона оказалась неизмеримо высокой: сломанные жизни, вечная бдительность, знание, что истинный враг не уничтожен, а лишь отступил во тьму, чтобы накопить силы.