Рядом с оборванцем нарисовался официант. Казалось, ещё секунда, и вылетит купчик за дверь, её же головой открыв, но политика открытых дверей у Мартына соблюдалась неукоснительно.
— Деньги есть? — строго спросил официант.
Купчик согласно закивал и получил разрешение пройти. Точнее, просеменить, оглядывая посетителей просящим взглядом. Мол, не дадут ли монетку?
— Погодите-ка, — сказал я. — А я его этим утром видел.
Мартын тотчас щёлкнул пальцами. Официант сгрёб купчика за шиворот, и спустя буквально секунду тот уже сидел у нашего столика. Не за ним, но рядом. Надо бы этого официанта к нам в полицию переманить.
Купчик, скромно потупив глаза, молча ждал. Мне даже жалко его стало, столько покорности в человеке было. С Золотовым бы поделился, что ли.
— Вы не бойтесь, — сказал я. — Вы меня помните? Мы встретились сегодня утром у Гостиного двора.
— Простите, батюшка, запамятовал, — пробормотал купчик, даже не взглянув на меня.
Ну, да ладно, не это главное.
— Нестрашно. Вы шли от Андреевского собора. Так?
— Воля ваша…
— Да или нет?
Уразумев, что это был вопрос, купчик чётко ответил — нет. Шёл он от канала. На Екатерининской увязался за молодой парой. Тут купчик долго и чуть не со слезой стал уверять, что ничего дурного не имел в виду. Пришлось Мартыну на него рявкнуть. По описанию, пара была очень похожа на Золотовых.
— Спешили они очень, — оправдывался купчик. — Еле догнал.
— Зачем? — спросил я.
— Так, денежку малую попросить. Поиздержался я.
— Дали?
— Да. Барышня расщедрилась, двугривенным пожаловала.
Что было дальше, он, увы, не видел. Зажав монету в кулаке, побежал отыгрываться, но никого из игроков в столь ранний час не застал.
— Батюшка, ссудили бы гривенничком, — жалобно попросил купчик. — С утра маковой росинки во рту не было.
— Не давай, — сказал Мартын. — Проиграет всё.
Я немного поколебался, потом дал гривенник официанту.
— Дай ему чего-нибудь перекусить.
Тот глянул на Мартына, получил утвердительный кивок и исчез, точно джинн из арабских сказок. Купчик, получив разрешение, понуро побрёл следом.
— Так на чём я остановился? — спросил я. — Ах да. Золотов-младший, стало быть, с тех пор проигрывался не так сильно?
— И рядом не стоял, — уверенно заявил Мартын. — Маргарита его прямо в ежовых рукавицах держала. В игру, конечно, не лезла, но контролировала жёстко. Игроки, бывало, посмеивались, но лишнего себе никто не позволял.
— Стало быть, перед тем, как в канал прыгать, шансов наделать серьёзных долгов у него не было?
— В моём заведении — точно нет. Ежели кому и должен по мелочи, то там не рубли — копейки. А он, выходит, сам прыгнул?
— Сам, — ответил я. — Вроде как поверил он в вашу байку про маяк петровский. Мол, проплывёт он под ним — и путь правильный увидит, и ещё какие-то блага урвёт. Какие, кстати?
— Да какие там блага? — искренне удивился Мартын. — Это ж маяк, Ефимка. Он только путь указывает. Ты ж сам кронштадтский, такие вещи знать должен.
Я кивнул и оглянулся. Купчик, забившись в угол, торопливо хлебал борщ. Ложка так и летала вверх-вниз. Должно быть, полученный утром от барышни двугривенный пошёл на другие цели. С этой мыслью я распрощался с Мартыном, и вышел из ресторана.
На улице опять моросило. Я поднял воротник плаща и быстро зашагал по мостовой. Поначалу возникла идея отправиться прямиком к Фроловым и побеседовать ещё раз с Катериной о её ночных визитёрах, чьи имена теперь были мне известны, однако я задумался, и ноги сами принесли меня на угол канала.
На первый взгляд, уже ничто не напоминало о недавней трагедии. Зеваки давно разбрелись. Вещи Андрея прибрали и доставили к нам в полицию. Вдали, сразу за воротами канала, ударил в небо и тотчас исчез луч света. Будто молния сверкнула снизу вверх. Кто-то наверху продолжал бороться с прожектором, найдя в лице светового прибора достойного противника по части упрямства.
И всё же здесь оставалось что-то ещё. Что-то крутилось у меня под самым носом, точно назойливый комар. Я это чувствовал нутром, но никак не мог ухватить. Остановившись там, где я впервые увидел Маргариту Викторовну, я ещё раз окинул взглядом всю панораму.
Разгадка должна была быть где-то рядом. Моё чутьё сыщика подсказывало мне, что чутью Вениамина Степановича можно было доверять, а ему вполне хватило рассказа об утреннем происшествии, чтобы уверенно заявить — здесь произошло убийство. Я такой уверенности по-прежнему не испытывал, но и сдаваться — как тот неведомый механик с прожектором — не собирался, а потому снова и снова прокручивал в голове моё утреннее купание, пристраивая по местам каждую мало-мальски значимую деталь.