Почему ты возишься с кошками, если знаешь, что так отреагируешь?
Я не знаю, why I do this. Я не могу объяснить это логически. Но каждый раз, когда я вижу кошку, я чувствую, что мое сердце начинает биться быстрее, и не могу устоять перед этим непреодолимым желанием. Возможно, это просто my way of coping. A way to deal with the fact that I have an allergy to cat hair. But still, every time I see a cat, I can't help but to smile. It's like they're my friends, even though we've never met. And maybe that's why I keep coming back to them, no matter how much it hurts. Maybe it's just who I am.
Сказала ты.
Нет, ничего подобного не говорила, а у меня что-то в голове щелкает и я представляю так ее ответ.
На самом деле что-то такое:
– Не знаю, просто не могу заставить себя это не делать, котята ведь такие милые. Как назовешь ее?
Твоим именем, хотел сказать, но только зачем называть твоим именем, если ты сама – вот, рядом со мной, близко? Но я все равно в голове затаиваю, как хотел назвать, и твое имя звенит в голове.
Ты трешь покрасневшие глаза, потом начинаешь кашлять. Потом собираешься, собираешь по кровати разные маленькие вещи, которые раскидала до этого, снова смотришь на котенка – мы все-таки его отмыли, хотя ты плакала и плакала, то есть не плакала, а слезы просто текли, застывали на щеках.
Когда тебя снова ждать, спросил, а ты смеялась сквозь слезы и не отвечала. На площадке – а я привык сам и приучил тебя оставлять уличную обувь в тамбуре, чтобы мерзкий песок, крошево соли и прочая мутная гадость не оставались на полу, для меня это важно, хотя все равно все время влажными салфетками пол протираю. Почему-то тряпкой кажется словно бы не очень тщательно.
Так что, когда?
Но ты покачала головой и вышла из квартиры к лифту, а я не хотел провожать, чтобы не идти по площадке босиком. Для этой цели у меня есть особые тапочки, но я осознавал, что ты просто уйдешь, если пойду за ними, лишив возможности посмотреть на тебя. И я выбираю смотреть на тебя.
Много дней и много месяцев я выбираю смотреть на тебя.
Уже пять лет я выбираю смотреть.
Ну пока, ты помахала рукой и вызвала лифт, но я еще некоторое время ждал, пока он приедет, так не хотелось оставлять тебя одну на площадке: как будто могло что-то случиться, как будто может что-то не случиться.
Лифт приехал, а ты чуть обернулась, поправила шарф – и исчезла за медленно закрывающимися дверьми.
Мне всякий раз казалось, что ты не вернешься, и тогда казалось.
А дома снова котенок, и он уже сидел не на подогретом полотенце, а просто на полу, открывал рот и тихонько мяукал, больше даже, чем когда его мыли.
Но у тебя слезы текли.
Я не мог выносить, когда у тебя слезы текут, пусть даже и не из-за меня.
И я беру котенка и отношу его обратно к помойке, такого чистенького, вымытого, но там мне вдруг отчего-то делается страшно – а вдруг нельзя так сразу, ну, после купания? Вдруг это подействует, как на человека после горячей ванны, и вдруг я просто убью зверя, хотя никогда и никого не хотел убивать?
Поколебался и снова понес наверх – тем более что ты купила много кошачьего корма, как бы я потом объяснил, что котенок его не съел? И как бы вообще объяснил, ведь ты любила животных, хотя не могла заводить у себя. Получается, что у тебя и в детстве не было животных – ни котенка, ни щенка. Кого же ты тогда гладила, о ком думала? Почему-то кажется важным, чтобы ты думала о ком-то.
Но тебя нет, а котенка я все еще не решаюсь назвать. Может быть, ты придешь на этой неделе еще раз. Может быть, придешь завтра. Может быть, появишься в следующем месяце. Иногда боюсь, что не придешь никогда, но только об этом запрещаю себе думать, ибо кто тогда я, если тебя нет со мной?
Иногда я хотел стать собой, тогда пытался больше заниматься работой, но дома работалось плохо, поэтому я шел в ближайший торговый центр с кофейней – кофейня не такая уютная, какие обычно представляют собой те, что для работы, но все равно садился среди людей.
Но как только сел и приготовился работать, позвонил отец – а я всегда отвечаю ему, что бы ни происходило.
– Привет, дорогой, – папа задышал в трубку. – Как дела, чем занят?
– Пытаюсь работать, но не очень получается.
– А что у тебя по работе?
– Ничего такого, просто пишу статью.
– Прости, если отвлекаю…
Отец всегда извиняется – многословно, путано, так что мне даже самому становится стыдно, что он считает меня до такой степени занятым. Папа, ведь это не имеет значения – напишу я статью завтра или сейчас, от меня никто ничего не требует, все происходит плавно и спокойно, как я сам себе запланировал и придумал.