— Моя милая, — сказал медленно дядюшка, посмотрев в сторону. — Давай поговорим об этот потом, не здесь, не сейчас. К тому же, мы об этом уже говорили, неоднократно. Ты помнишь?
— Ну-у! Опя-ять! Ты просто мой самый любимый дядюшка! А то бы я как приказала отрубить тебе голову! Целых три раза! Не хочу, не хочу, не хочу об этом опять разговаривать. Хочу приказывать! Я королева, ведь так, дядюшка, ты говорил! Хочу приказываю, хочу — не приказываю. А то какой толк королевой быть?!
— Хорошо, — кивнул дядюшка. — Прикажи ему подождать неделю.
— Скажи им, — засверкала принцесса сапфирами, оборачиваясь к переводчику, — что я приказываю подождать неделю. Пусть приходят через неделю, и я им скажу.
Переводчик протараторил что-то очень похоже на то как говорили послы с востока. Послы стали переглядываться между собой, а их главный озабоченно зачесал подбородок.
— А ты ему правду сказал? — Принцесса обеспокоенно заерзала в кресле. — Ты сказал, что это я так приказываю?
— Нет, — засопел переводчик. — Я им просто сказал, чтобы они подождали неделю.
— Чтобы подождали чего неделю? И не сказал, что это я так приказываю? Опять обманули! Маленькую девчонку, беззащитную, сироту! — Принцесса готова была расплакаться. Она застучала кулачками по подлокотникам кресла. — Дядюшка! Ну почему! Ну почему вы опять меня обманули! Если я маленькая и беззащитная, значит меня можно обманывать? Так у вас получается? Ты же ведь согласился! Не надо было соглашаться тогда! Я же не дура, я тоже кое-что понимаю.
Дядюшка, который с самого начала опасался, что сегодняшний случай не обойдется без настоящей жертвы, только и мог сказать:
— Девочка, мы все-таки с тобой поговорим... Потом, но поговорим.
— Опять потом, опять говорить! Говорить, говорить, говорить! Не хочу говорить, не хочу. Надоело!
Дядюшка с огорчением наблюдал, как огромные синие глаза заполнялись слезами. Но тут принцесса спрыгнула с кресла и топнула:
— Вот вырасту, прикажу вам всем, всем, всем — а тебе, дядюшка, целых три раза! — отрубить голову. Я вас всех не люблю, не люблю, не люблю!
Она надулась еще больше прежнего и повернулась, чтобы умчаться.
— Ты куда, моя девочка? — спросил дядюшка кротко.
— Скажи им, что я отправляюсь к себе и буду учить их дурацкий язык. А когда выучу, пусть приходят, и я сама с ними поговорю. А вы все — и ты, дядюшка, тоже — гадкие, гадкие, гадкие обманщики!
И принцесса — в пышном платье, в пелерине, в сверкающей синим огнем короне — убежала к себе.
Воцарилось молчание. Послы с тревогой ожидали официального разъяснения.
— Что говорить? — спросил переводчик невозмутимо.
— Правду. — Дядюшка с грустной улыбкой обернулся к послам.
— Ладно, — согласился переводчик, подумав. — Я скажу так. Принцесса Тар-Агне удалилась в покои, где будет учить их язык, чтобы иметь возможность разговаривать напрямую. И что я отправляюсь на пенсию.
Он затараторил.
Вслед за этим с принцессой произошла отвратительная история. Подбегая к Опочивальне (где всегда затворялась, чтобы как следует выплакаться), принцесса со всего лету треснулась лбом о глупый, дурацкий дверной косяк. Грохот раздался такой, что стражники у дверей сперва даже не сообразили что взорвалось. Корона грохнулась на пол и прозвенела по холодным плитам. Принцесса влетела в Опочивальню и кинулась на кровать, растирая ушибленный лоб.
— Ай, ай, ай! — застонала она, врываясь в подушки. — Ой, как больно! Ой, как ужасно! Дядюшка! Нянюшка! Лучше бы я осталась в Приемной! Или не лучше? Нет, не лучше... Я правильно сделала, правильно, правильно! Как ужасно... Как больно... Дядюшка! Нянюшка! Ай, ай, ай!
Она молча, мужественно терпела ушиб, хотя искры в глазах едва начинали гаснуть, и едва стал утихать звон в ушах. Она изо всех сил старалась не плакать. Но не плакать не получалось, слезы сами катились из глаз, и вскоре подушку пришлось заменить и плакать в другую.
На грохот первой прибежала нянюшка. Она кинулась к своей ненаглядной, принялась обнимать ее и причитать по поводу разбитого лба. Шишка уже вырастала и грозила превратиться в огромную, страшную, унизительную. Голова начинала трещать и гудеть как колокол над воротами Замка.
Послали за дядюшкой и за придворным лекарем. Дядюшка скрепя сердце осмотрел шишку и покуда воздержался от комментариев. Он отошел в угол Опочивальни, в расстроенных чувствах оглядывая сцену трагедии, где молодой лекарь пытался показать все на что был способен. Лекарь предложил массу средств — чтобы шишка перестала болеть, чтобы на лбу девочки не осталось никаких следов, чтобы она, наконец, перестала захлебываться слезами. Заплаканные принцессой подушки уже посинели от синих слез.