Как и обещал Дэш, у самого тротуара ее уже поджидал наемный кэб — темный, видавший виды, но вполне исправный на вид, с понуро стоящей лошадью, от которой шел пар. Кучер, мужчина средних лет с красным, обветренным лицом, сидел на козлах, безучастно глядя перед собой. Вивиан назвала свой адрес на Маунт-Вернон-стрит и села внутрь, на жесткое, пахнущее кожей и сыростью сиденье.
Кэб тронулся, колеса зашуршали по мокрой брусчатке. Вивиан откинулась на спинку, закрыв глаза. Усталость тяжелым грузом навалилась на плечи. Голова гудела от часов, проведенных над пыльными томами, а находки дня — смерть Чендлера, исчезновение Пайка и Блэкмора — лишь усиливали тревогу и ощущение надвигающейся опасности. Она думала о Дэше, о его рискованной встрече с адвокатом Кроули, и беспокойство за него смешивалось с ее собственным страхом. Мысли путались, перескакивая с одного на другое — Сент-Джон, Рэндольф, Блэквуд, таинственный нападавший… Кто дергал за ниточки в этой грязной игре?
Она открыла глаза, когда кэб неожиданно резко свернул с привычного маршрута, ведущего к Бикон-Хилл. Вместо того чтобы повернуть к Коммонвелт-авеню, он покатил по узким, плохо освещенным улицам в сторону портовых районов. Сердце Вивиан тревожно екнуло.
— Послушайте, кучер, — окликнула она, наклоняясь к перегородке. — Мы едем не туда! Мой адрес на Маунт-Вернон-стрит!
Кучер не обернулся. Он лишь буркнул что-то невнятное про ремонт дороги и необходимость объезда, но голос его прозвучал глухо и недружелюбно, а плечи напряглись. Вивиан почувствовала, как по спине пробежал ледяной холодок. Это не было похоже на правду. Ремонт дороги? Здесь, в этой части города? Вечером?
Она напряженно вглядывалась в окно. Кэб ехал все дальше и дальше, углубляясь в лабиринт темных, грязных переулков, где запах гавани — гниющей рыбы, смолы и сырости — становился все сильнее. Фонари здесь горели редко, тускло освещая обшарпанные фасады кирпичных складов, пустынные мостовые, заваленные мусором подворотни. Людей почти не было видно. Тревога перерастала в панику.
— Остановите! — крикнула она, ее голос дрожал. — Остановите кэб немедленно! Я выхожу здесь!
Но кучер лишь хлестнул лошадь, и та ускорила шаг, унося экипаж все глубже в этот мрачный, зловещий район. Вивиан поняла — это ловушка. Ее везут намеренно, по чьему-то приказу. Холодный ужас сковал ее, но сквозь него пробивалась ледяная решимость. Пальцы ее, дрожащие, но внезапно ставшие цепкими, нырнули в бархатный ридикюль. Они быстро нащупали знакомый серебряный портсигар, поддели ногтем защелку. Внутри тускло блеснула перламутровая рукоять. Быстрым, почти невидимым в полумраке движением она извлекла маленький складной нож и, развернув тонкое, хищное лезвие, крепко сжала его в руке, спрятав под складками шерстяного пальто, лежавшего у нее на коленях. Сердце бешено колотилось, но ощущение холодного металла в ладони придавало ей странную, отчаянную уверенность.
Наконец, кэб резко затормозил, свернув в особенно темный и узкий тупик между двумя высокими, глухими стенами заброшенных пакгаузов. Здесь не горел ни один фонарь, и лишь слабый отсвет далеких огней порта едва пробивался сквозь плотный туман. Кучер спрыгнул с козел и, не глядя на Вивиан, быстро скрылся в темноте. Лошадь беспокойно переступила с ноги на ногу и тихо всхрапнула.
Вивиан замерла, сердце колотилось так сильно, что казалось, вот-вот вырвется из груди. Она лихорадочно огляделась — тупик, темный, безлюдный. Бежать некуда. Она судорожно сжимала в руке ридикюль, чувствуя, как холодеют пальцы.
И тут дверца кэба распахнулась. В проеме возникла темная фигура. Высокий мужчина в плаще и надвинутой на глаза шляпе шагнул внутрь и сел напротив, мгновенно заблокировав ей выход. Это был он. Тот самый.
Его лицо было в тени, но Вивиан снова увидела эти глаза — холодные, пустые, безжалостные. Он смотрел на нее без злобы, без гнева — с тем же пугающим безразличием, с каким смотрят на насекомое, которое собираются раздавить.
— А ведь я вас предупреждал, мисс Харпер, — произнес он своим ровным, спокойным голосом, от которого у Вивиан по спине побежали мурашки. — Предупреждал, что не стоит лезть не в свои дела. Но вы, похоже, слишком упрямы. Или слишком глупы.
Он чуть подался вперед, и Вивиан невольно вжалась в угол сиденья.
— Ваша тетушка… Агата, кажется? Милая пожилая леди. Все еще наслаждается морским воздухом в Марблхеде? — в его голосе не было угрозы, лишь констатация факта, но от этого становилось еще страшнее. Он знал. Он все знал. — Было бы очень жаль, если бы с ней что-нибудь случилось… из-за вашего упрямства. Сердце у пожилых людей такое хрупкое, знаете ли…
Он усмехнулся — тихо, беззвучно.
— Женщины-журналистки… — протянул он с презрением. — Вечно суете нос куда не следует. Думаете, ваш этот… суфражизм… что-то значит в реальном мире? Думаете, можете тягаться с мужчинами, которые управляют этим городом? Этот мир не по зубам вам, мисс Харпер. Не по зубам!
И тут он медленно полез во внутренний карман своего плаща. Вивиан увидела, как в его руке блеснуло лезвие ножа — длинного и широкого.
— Пришло время преподать вам последний урок, — сказал он все тем же ровным голосом.
Ужас парализовал ее лишь на мгновение. А затем сработал инстинкт — дикий, первобытный инстинкт самосохранения. Когда он бросился на нее, занося свой нож, она резко рванулась в сторону, пытаясь увернуться в тесном пространстве кэба. Но он был быстрее. Он схватил ее за плечо, с силой прижал к жесткой обшивке стенки экипажа, его лицо оказалось совсем близко. Второй рукой он попытался перехватить ее запястья, возможно, ожидая сопротивления или опасаясь скрытого оружия.
Но ее рука, уже крепко сжимавшая холодную перламутровую рукоять ножа под складками пальто, была готова. В тот момент, когда его пальцы тисками впились в ее плечо, а блеснувшее лезвие его собственного ножа оказалось угрожающе близко к ее шее, она, собрав все остатки сил, всю свою ярость, ударила — резко, отчаянно, снизу вверх — туда, где в полумраке виднелось его нависшее над ней лицо.
Раздался короткий, страшный, булькающий вскрик, больше похожий на хрип раненого зверя. Мужчина отшатнулся, схватившись рукой за лицо. Из-под его пальцев толчками хлынула кровь. Вивиан увидела, как ее маленький перламутровый нож торчит из его глазницы.
Но мужчина не упал. Боль, казалось, лишь удесятерила его ярость. С диким, нечеловеческим ревом он снова бросился на нее. Тяжелый кулак обрушился ей на скулу с такой сокрушительной силой, что голова ее мотнулась, мир взорвался ослепительной вспышкой боли, и она упала на жесткое сиденье, а затем сползла на грязный пол экипажа, не в силах даже застонать — лишь тихий хрип вырвался из груди. Боль пульсировала в виске, во рту появился металлический привкус крови, перед глазами плясали мутные, красные круги.
Сознание меркло, уступая место вязкой, затягивающей темноте, но какая-то часть ее существа — упрямая, непокорная, отчаянно цепляющаяся за жизнь — боролась, не позволяя провалиться в спасительное небытие. Ей стоило нечеловеческих усилий заставить тяжелые, налитые свинцом веки приподняться, сфокусировав мутный, расплывающийся взгляд на изуродованном, залитым кровью лице, из которого все еще торчала перламутровая рукоятка ножа. В уцелевшем глазу горела безумная, неистовая ярость. Он снова схватил ее за горло, его пальцы безжалостно впились в уже покрытую синяками кожу, и прижал ее голову к полу. Нож снова блеснул перед ее глазами.
— Интересно, напишет ли кто-нибудь о тебе некролог, назойливая сучка… — прорычал он, и злорадная, страшная улыбка исказила его окровавленное лицо.
Лезвие коснулось ее шеи — холодное, острое. Она зажмурилась, ожидая последнего, смертельного удара…
Но вместо этого раздался оглушительный, резкий звук выстрела, эхом прокатившийся по пустынному тупику. Нападавший дернулся, хрип сорвался с его губ. Его хватка на горле Вивиан ослабла. Медленно, как подкошенный, он начал оседать на пол кэба.
А в дверном проеме экипажа, с дымящимся револьвером в руке, стояла темная фигура…